Колумнист журнала "Мир фантастики" Василий Владимирский специально для РИА Новости
Вячеслав Рыбаков один из старейшин петербургского семинара Бориса Стругацкого, звезда "четвертой волны" советской фантастики, обладатель большинства жанровых наград, появившихся в России за последнюю четверть века, от "Великого Кольца" и "Аэлиты" до "Интерпресскона", "Бронзовой улитки" и "Странника". Как сценарист он успел поработать вместе с Константином Лопушанским не только над "Письмами мертвого человека", но и над фильмом 2006 года "Гадкие лебеди", а на рубеже нулевых в соавторстве с коллегой-китаистом Игорем Алимовым создал известный альтернативно-исторический цикл "Евразийская симфония". Несомненно, Рыбакова можно включить в пятерку самых ярких отечественных фантастов, которые дебютировали в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века и чаще всего выходят за границы жанра. Никто из его сверстников не писал так эмоционально и живо о людях, загнанных в этическую ловушку, о героях, которые вынуждены делать выбор в ситуации, когда ни одно из решений нельзя назвать морально безупречным. В день юбилея писателя вспомним самые примечательные книги Рыбакова из этого ряда.
Первый день Спасения (1986)
"Первый день Спасения" — побочный, но далеко не второстепенный плод работы Вячеслава Рыбакова над сценарием "Писем мертвого человека" Константина Лопушанского. Эта повесть о жизни на руинах цивилизации, пережившей ядерный апокалипсис, появилась задолго до того, как "постапокалиптика" с подземными городами, кровожадными мутантами и отважными сталкерами превратилась в расхожее клише массовой литературы. Рыбаков оседлал первую, самую мощную волну интереса к ядерной катастрофе, пришедшуюся в СССР на конец 1980-х. "Первый день…" — не новеллизация фильма. Если помните, кинокартина Лопушанского давала мало оснований для оптимизма. В последних кадрах главный герой (в исполнении Ролана Быкова), умница, гуманист, почти святой, уводит детей из подземного бункера, в то время как остатки человечества готовятся завершить бойню. Финал вроде бы открытый, но зритель, разумеется, отлично понимает, что в радиоактивной пустыне не выжить — остается уповать только на чудо. Абстрактный символизм такого решения, судя по всему, не слишком устраивал писателя — и на страницах повести он добавил в постапокалиптический сюжет конкретики. В "Первом дне Спасения" не все так безнадежно: человеческое безумие можно остановить, выживших — исцелить. Если сами люди по природе своей на это не способны, найдется мутант, инопланетный пришелец, который придет и спасет нас от нас самих. "Письма мертвого человека" Лопушанского — притча, повесть Рыбакова — рецепт. Увы, как показывает история, рецепт, неприменимый на практике.
Очаг на башне (1990)
"Жизнь дает человеку три радости, — писали братья Стругацкие в повести "Стажеры", — друга, любовь и работу". Книга "Очаг на башне" — о том, как мучительно трудно, порой невозможно жонглировать тремя этими шарами одновременно. История, в которой лучший друг использует работу главного героя, чтобы уничтожить его любовь. Собственно фантастического в романе немного, только теория волнового воздействия, которую разрабатывает Андрей Симагин, — в остальном писатель скрупулезно следует канонам реализма. "Очаг…" — книга о любви и зависти, роман страстей, и одновременно — зеркало "позднего застоя" и "ранней перестройки", слепок общества второй половины 1980-х. Глубокая личная драма об этическом тупике — на фоне изменений, которые переживает страна. Любопытно, что в продолжениях (романе "Человек напротив" 1997 года и "На чужом пиру" 2000-го) герои Рыбакова вспоминают эту душную эпоху, когда невозможно было одновременно дружить, любить и работать, с ностальгией, едва ли не нежностью. Этические тупики нового времени оказались пострашнее любовных треугольников восьмидесятых — и столь же безвыходными. Некоторые знатоки до сих пор полагают, что именно в "Очаге на башне", первом опубликованном романе, Вячеслав Рыбаков достиг пика своего литературного мастерства.
Гравилет "Цесаревич" (1993)
"Гравилет "Цесаревич" появился на страницах журнала "Нева" через два года после того, как СССР прекратил свое существование, прилагательное "советский" исчезло с вывесок на дверях госучреждений, а страна, как говорится, "вступила в эпоху первоначального накопления капитала". На этом фоне Вячеслав Рыбаков, любимый ученик Бориса Стругацкого, пишет альтернативно-исторический роман о Российской империи, где коммунисты и монархисты, православные и мусульмане, потомственные аристократы и выходцы из простонародья живут душа в душу и трудятся плечом к плечу. Где разница в убеждениях не ведет к размежеванию, а напротив — помогает укреплять горизонтальные связи. Книгу о том, что любая идея, овладевшая массами, если отбросить все наносное, содержит морально-этический стержень, а людям с убеждениями проще найти общий язык друг с другом, чем с теми, кто живет одним днем. "Гравилет "Цесаревич" — вещь в своем роде уникальная. Это, пожалуй, единственная в нашей литературе "имперская утопия", где всеобщее благоденствие достигнуто не за чей-то счет (благодаря подавлению большевистского мятежа, победе над нацистской Германией "малой кровью на чужой земле", физическому устранению врагов России — анархистов, атеистов, инородцев и на всякий случай рыжих и картавых), а исключительно благодаря поголовному духовному просветлению. К сожалению, Рыбаков сам отлично понимает утопичность этой картины: чтобы достичь гармонии, надо для начала совершить антропологическую революцию, изменить саму человеческую природу. Как этого добиться, не пролив реки крови, писатель ответа не дает.
Евразийская симфония (2000–2005)
Хотя официально автором семикнижия "Евразийская симфония" до сих пор числится "великий еврокитайский гуманист Хольм ван Зайчик", давно не секрет, что под этим псевдонимом скрылись петербургские ученые-синологи Вячеслав Рыбаков и Игорь Алимов. Отсюда и обилие востоковедческих "гэгов", хорошо известных в профессиональных кругах, и сама альтернативно-историческая развилка, неразрывно связанная с историей средневекового Китая. В XIII веке монголы заключили прочный союз со славянскими князьями и основали крупнейшую державу мира — Ордусь — благополучно дожившую до наших дней. В состав этого государства вошел и Китай, всегда успешно ассимилировавший захватчиков. В итоге монголы и русские приняли конфуцианскую этику, не растратив пассионарность, а на карте появилось удивительное государство, где консерватизм органично сочетается с новаторством, а главный жизненный принцип выражается фразой "плохих людей нет". По сути, Ордусь — еще одна версия утопической империи из "Гравилета "Цесаревича", с одной стороны более лубочная, а с другой — более реалистичная. Гармония в Ордуси XXI века, безусловно, достигнута ценой немалой крови, пролитой в прошлом. Однако герои цикла, при всем их благородстве и внутренней тонкости, не склонны рефлексировать по этому поводу — да и по любому другому, строго говоря, тоже. Чувство неуверенности, раздвоенности, собственной неправоты (зачастую ложное), характерное для персонажей раннего Рыбакова, ордусским единочаятелям незнакомо. Хотя, возможно, именно этой их внутренней целостности героев "Евразийская симфония" обязана своей широкой популярностью, с которой не сравнится скромная известность ранних книг юбиляра.
Звезда Полынь (2007)
С годами общечеловеческое интересует Вячеслава Михайловича все меньше, а сценарии обустройства России — все больше. Рыбаков согласен, что вывести страну из ступора, сплотить на добровольной ненасильственной основе правых и левых, олигархов и пролетариат, интеллигенцию и народ способна сегодня только универсальная объединяющая идея. Не шкурная, не скомпрометировавшая себя кровавыми гекатомбами, но достаточно масштабная и величественная, чтобы зажечь и вдохновить. Такая, которую не придется вбивать в головы омоновскими дубинками, не нуждающаяся в услугах штатных политтехнологов и телепропагандистов. Выросший на книгах Стругацких и Ефремова, помнящий, с каким восторгом абсолютно непричастные советские люди встречали радиосообщения о запуске спутника или выходе первого человека на орбиту, в романе "Звезда Полынь" он предлагает на роль национальной идеи концепцию космической экспансии. На первый взгляд, звучит не слишком убедительно: космос малоинтересен современному человеку, слишком много разочарований и невыполненных обещаний стоит за этим словом. С другой стороны — почему бы и нет? Может быть, беда в том, что в последние десятилетия отечественная "космическая отрасль" не радовала реальными достижениями, очевидными не только для узких специалистов, но и для нас, простых обывателей? Хотя технологическая база для нового прорыва, полагает автор, давно уже готова… "Звезда Полынь" чересчур близка к политическому памфлету, на ее страницах слишком много деклараций и злых карикатур вместо типажей и характеров, чтобы этот роман стал громким литературным событием. С другой стороны, книга задает нестандартный вектор поиска "национальной идеи": двигаться в этом направлении, похоже, еще никому не приходило в голову.
