Перенесены похороны экономического политика, общественного деятеля и публичного интеллектуала Егора Тимуровича Гайдара. Нам добавили времени, чтобы можно было попрощаться с человеком, который во многом сформировал наше время – пока он еще здесь, на земле.
Я не буду спорить с теми, кто обличает Гайдара за шоковую терапию. В конце концов, если человек за двадцать лет не понял, что такое была советская экономика накануне краха советской империи, он ничего не поймет до конца своих дней. При этом пусть живет как можно дольше. Если он забыл, что реформы начинались на фоне полного коллапса и накануне массового голода, так что времени на адаптацию не оставалось, - пусть верит, что у России в тот момент был шанс на эрхардовский путь навстречу социальному государству. Без плана Маршалла. Без американской оккупации, которая удерживала разрушенную Германию на весу, пока та не смогла начать свое самостоятельное движение в направлении, заданном Аденауэром. Пусть верит, когда ему так легче. Если же он не задумывался о том, что Гайдар был у руля правительственной власти не годы, а всего лишь месяцы, и что за этот срок обычно успевают разобраться в правилах бумагооборота, то и не задумается. Право не знать, не помнить, не любить имеется у каждого. Увы. А, может быть, и к счастью.
Только одна иллюстрация. В день, когда стало известно о смерти Гайдара, я разговаривал с читателями в одном из
московских культурных центров. И начал с того, что помянул человека, который не боялся принимать ответственность на себя. Приятный пожилой человек, академически строгого вида, возмутился: и этого достаточно, чтобы иметь хорошую репутацию? Как полагается, он был убежден, что именно Гайдар его разорил. Не советская власть, распавшаяся на составные части. Не система социального кормления, растекшаяся по территории СССР и растворившаяся в никуда. Гайдар. А после встречи этот строгий академический человек подошел ко мне и передал привет от своей дочери, с которой мы когда-то работали вместе. «Мы с матерью теперь вот здесь живем, в самом центре. Дочка сюда перебралась и нас, обычных обывателей перетянула». То есть то, что дочке созданы условия для самореализации и для заботы о родителях – не довод. Не Гайдар. А жалкие пенсии в эпоху расцветшего Газпрома и нефтяного изобилия – Гайдар. И спорить с этим совершенно бесполезно.
Поэтому давайте о другом. О том, что в истории время от времени возникают линии разрыва. Сломы эпох, систем, ценностей. И никакими привычными схемами, никакими хорошо обученными кадрами, никаким накопленными опытом – не воспользуешься. Потому что схемы не работают, кадры не понимают, что творится, опыт стал бесполезным. В такие моменты либо находятся люди, которые склеивают эти линии собой, соединяют распавшиеся времена, либо летят искры, политику закорачивает, и после короткого замыкания начинается долгий пожар. Там, где не находится свой Гавел, появляется свой Гамсахурдиа. Но если люди гавеловского типа все-таки находятся, тут же зарождается новая опасность. Развернув эпоху на себя, они могут влюбиться в собственную власть. И (или) в собственную жадность. И тогда великий Лех Валенса превращается в собственное жалкое подобие. Либо на посмешище стране вылезает героический, но неглубокий Александр Руцкой и начинает всех смешить до колик, рассказом о двенадцати чемоданах компромата.
Занимаясь экономикой, Гайдар не нуждался в личных миллионах; он всегда жил благополучно, но не более того. И, участвуя в политике, не нуждался в чувстве ежедневной власти, в ее наркотической подпитке. Он нуждался только в одном: в ясности, системности и конкуренции. А еще в ответственности как главном условии полноценной свободы. И только поэтому кабинетный человек, предпочитавший тишину уединения, оказался в роковой момент на гребне власти. Будучи университетским профессором, выступал на гигантских митингах. Понимая, что из него снова сделают козла отпущения, вернулся во власть осенью 1993-го. Чтобы удержать страну от гражданской войны. Принять вину за неизбежный призыв к безоружным людям – защитите демократию! И снова уйти.
Как хотите, а в этой готовности переступить через себя, потому что больше некому, стать тем, чем ты не хочешь быть – поскольку надо, я вижу и честность, и благородство, и мужество. Которые свойственны великим людям. И совершенно не присущи толпе, толкущейся при власти или оппозиции. Всей этой тьме экспертов, знающих, как надо. Но знающих потом, когда уже все сделано. Всей своре политических наблюдателей, пикейных жилетов, уверенных, что главная проблема в том, что их не слушали. А ведь они предупреждали. И образованных аморфных полубуржуа, которые боятся отвечать за собственную судьбу, но за судьбы мира завсегда в ответе.
Значит ли это, что не за что упрекать систему, основу которой создал Гайдар? Лихорадочно, за миг до обвала, за секунду
до краха? Нет, разумеется. Последовательное разгуманитаривание общественной и политической жизни, торжество технократического цинизма, - все это во многом следствие религиозной, романтической веры раннего Гайдара в рынок как самонастраивающуюся систему. Но. А его ли это сфера – гуманитарные ценности? Они ли должен был понять, что именно культура работает с общественным сознанием, и если картина мира, стоящая у людей перед глазами, не совпадает с предложенным образом жизни, то новый образ будет с неизбежностью отторгнут? Или это обязанность других людей? Которых рядом не было. И, боюсь, быть не могло.
Давайте вспомним. Гуманитарное сословие в позднесоветские годы все время повторяло: не дают работать, гады! И гады, правда, не давали. Но почти никто в ответ не начал подготовку к будущему. Не обдумывал, что мы предложим обществу, когда свобода нас встретит радостно у входа? Какая свобода? Когда встретит? Лучше будем сидеть по кухням, ругаться на советскую власть, и водку пьянствовать. В это самое время кружок молодых экономистов, объединившихся вокруг Чубайса и Гайдара, собирался на семинары. И обсуждал - сначала опыт чужих реформ, а потом и план своих. Во времена, когда ничто не намекало ни на Горбачева, ни на Ельцина. А только ясно было: все шатается и рано или поздно рухнет.
И когда действительно все рухнуло, из молодых экономических мыслителей образовалось ядро правительства. Они не понимали, что история объемна, что сознание – источник рынка, а не наоборот? Да, видимо, не понимали. Но они были командой. Готовой, сыгранной, а потому авторитетной. Что же до людей культуры, тут команды не было. И быть, увы, не могло. Имелись лишь отдельные достойные люди. Как правило, с советским опытом и антисоветским мировоззрением. Не очень представляющие, как, куда и что. Как устроен современный мир. Какие есть примеры удач и неудач. Как все это связано с ценностной шкалой. С картиной мира. Поэтому они играли в новой власти заведомо второстепенную роль. И не могли внести в гайдаровскую ясную системность необходимую, спасительную кривизну.
Вся жизнь Гайдара – череда шагов, в которых лично он не был заинтересован. А значит, череда поступков. На одного масштабного, ответственного и сильного человека стало меньше. Мир ему и покой.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
