Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
Александр Бовин, со дня рождения которого 9 августа исполняется 80 лет, был и типичной, и уникальной личностью для советской эпохи. Много лет он был очень близок и даже вхож в самые верхние эшелоны советской власти. Однако, несмотря на свою близость к власти, ни разу не дал усомниться в своей порядочности.
Бовин был типичным представителем советской интеллектуальной элиты. Той самой элиты (она же «прослойка»), которую вожди аккуратно и порой эффективно использовали в повседневной работе, не допускали до принятия решений, однако позволяли ей иметь и иногда высказывать собственное мнение.
И генеральным, и просто секретарям ЦК, и прочим партийным чиновникам были нужны образованные, грамотные люди, которые бы составляли их речи и писали за них статьи и книги. Но это были не просто «спичрайтеры», как теперь стало модно, на английский лад, именовать деятелей этой профессии. Их использовали как консультантов или советников, хотя к советам и консультациям прислушивались далеко не всегда. Ну а отбирали в эту партийную «интеллектуальную гвардию» людей незаурядных и мыслящих. Таких, как Александр Бовин.
Между прочим, перу и интеллекту этих представителей элиты принадлежат не только груды бесцветных речей и всяких партийно-правительственных документов, но и хлесткие словосочетания, которые емко и кратко определяли целые эпохи. Например, знаменитый «культ личности» или гораздо более поздний «период застоя», или так называемый «развитой социализм», термин, которому его некоторая неграмотность (лексическая норма – развитЫй, а не развитОй) придавала обаяние «народности».
И кто еще, кроме таких консультантов-спичрайтеров, мог извлечь из недр словарей словечко «волюнтаризм» для характеристики периода правления Никиты Хрущева? Эти удачные словесные находки власть умело использовала как идеологические конструкты. В самом деле, словосочетание «культ личности» звучит почти ласково по сравнению с ужасами кровавой тирании, которые оно должно было обозначать. Зато прижилось и применяется до сих пор.
Конечно, кто-то может сказать, что приближенные к властям советские интеллектуалы «продавали душу дьяволу». Но многие шли на это отнюдь не из циничного карьерного расчета. Уж про Бовина это можно сказать наверняка. Когда после ряда не совпадающих с линией партии, хотя и кулуарных высказываний по поводу ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году его перевели в политические обозреватели газеты «Известия», это считалось наказанием. Карьера в ЦК была закрыта навсегда. Однако Бовина это только обрадовало, новая работа была гораздо более творческой и интересной.
Но разочарование наступило не сразу. Александр Бовин и его единомышленники долго пытались использовать свою относительную «высокопоставленность» для того, чтобы хоть понемногу «сеять разумное, доброе, вечное». Вот характерная история, которую сам Бовин рассказывал неоднократно:
«Однажды, к какому-то съезду КПСС, мы попробовали осторожненько начать реабилитацию ближайших сподвижников Ленина: Троцкого, Бухарина, Зиновьева, Каменева. И вставили в доклад Генерального аккуратную фразу, что, мол, большая роль в октябрьском перевороте принадлежит следующим товарищам... и дальше пофамильно, с инициалами, вышеперечисленные».
Кончилась эта попытка провалом:
«Вызывает. Сидит хмурый, явно расстроенный. Теребит в руках бумагу. «Вот, читайте». Читаем. Текст приблизительно такой: «Как только посмели эти негодяи даже подумать о реабилитации заклятых врагов партии и советского государства. Таких ревизионистов не только нужно немедленно гнать из ЦК, но и вообще из партии». И подписи важных официальных академиков. «Доигрались, скоро вас реабилитировать придется, а вы туда же... Троцкого»
Безусловно, было в этих попытках гуманизировать советскую власть немало наивности. Так ведь наивность всегда была присуща поколению шестидесятников, к которому принадлежал Александр Бовин. Зато потенциальные «воспитуемые» наивностью не отличались. Хорошо известен исторический анекдот, который ввел в обиход коллега Бовина по группе консультантов в ЦК КПСС Федор Бурлацкий:
«Как-то Бовин сказал Леониду Ильичу Брежневу, как плохо живут простые люди, которые получают минимальную зарплату. Брежнев ответил: ты, Саша, жизни не знаешь. Никто в стране не живет на зарплату. Все находят какие-то дополнительные источники. Вот мы, когда были студентами, бывало, разгружали вагоны – два мешка в кузов машины, один – в сторону, для себя. Так и выживали, и все у нас так живут».
Может быть, Брежнев никогда данных фраз не произносил. Но этот анекдот лучше всего характеризует его эпоху. Шестидесятники вроде Бовина ничего не могли поделать с таким всепроникающим и всепоглощающим цинизмом. Поэтому он без сожаления ушел из коридоров власти. И вернулся туда уже при Горбачеве, который сначала активно использовал шестидесятников на неофициальном поприще «прорабов перестройки», а затем и на должностях вполне официальных.
В принципе, такой поворот судьбы был тоже вполне типичным для представителя советской интеллектуальной элиты. А вот в чем Бовин был уникален – так это в своем таланте. Он обладал истинным литературным даром. Вопреки устоявшимся представлениям, это свойственно далеко не каждому, даже очень хорошему, журналисту. Литература и журналистика – весьма близкие, соприкасающиеся, но не пересекающиеся сферы.
Очень жаль, что судьба так и не позволила Бовину раскрыть его дарование писателя в полном объеме. В группе консультантов ЦК этим талантом распоряжались так, как если бы бесценным микроскопом забивали гвозди. В дальнейшем пришлось растратить литературные способности на сотни статей и политических комментариев. Потом вмешалась рутина работы Чрезвычайного и Полномочного посла. И только в самом конце жизни Александр Бовин успел написать всего две книги мемуаров, в которых ярко и образно рассказал о времени и о себе.
Но мог бы рассказать и написать намного, намного больше.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
