Спрос на российскую промышленную продукцию сейчас огромен в силу санкционных ограничений: текущая динамика – это не "дутый пузырь", а реальный запрос экономики, считает первый замглавы Минпромторга РФ Василий Осьмаков. В интервью РИА Новости он рассказал о тренде на "чеболизацию", "РобоСПИКе", росте несырьевых неэнергетических доходов бюджета страны и объяснил, почему импортозамещение невозможно без экспорта. Беседовала Наталия Мирошниченко.
– Василий Сергеевич, недавно вы сказали, что стране сейчас нужна новая индустриализация. Что этим подразумевается?
– Суть промышленной политики, если вкратце, в достраивании тех критических производственных цепочек, которые необходимы для обеспечения национальной безопасности и роста благосостояния граждан. До 2022 года, когда мы были полностью интегрированы в глобальный рынок, эта задача успешно решалась путем замещения недостающих сегментов импортом. Но сейчас, в новых условиях, мы не можем себе такого позволить – уровень технологической самодостаточности должен быть другим. И для этого нужна полноценная новая индустриализация. Ее частью станет запуск масштабных проектов длиной в 10-20 лет, не всегда окупаемых для бизнеса, но значимых для технологического суверенитета страны. В том числе по созданию целых отраслей: например, в радиоэлектронике, химии, станках, беспилотниках. Причем, когда речь идет о создании полноценных отраслей, я прежде всего имею в виду их способность к самовоспроизводству и постоянной эволюции.
Не просто завод по крупноузловой сборке, а создание конструкторских бюро, выстраивание цепочек поставщиков с управлением добавленной стоимостью и компонентами внутри продукта – вот, что такое новая индустриализация.
Значительная часть экономики нашей страны в 1990-е годы была больше ориентирована на "перекачивание" ренты, а не на создание реальной конкуренции Западу. А Западу это и было нужно от России – видеть в ней экономическую "полуколонию" и свой ресурсно-сырьевой придаток. Новая индустриализация – про то, чтобы стать реальным конкурентом, про формирование самодостаточных отраслей.
– Когда вы сказали про сборку, сразу приходит на ум автопром…
– Не совсем так. Например, в сегменте общественного транспорта у нас полностью свои компетенции. В грузовом тоже находимся на очень высоком уровне, все знают тот же "КАМАЗ" и "Урал". А вот в легковом сегменте пока все не так просто. Почему? Потому что это отрасль для глобального рынка, а одного только внутреннего для поддержания эффективности национальных платформ объективно мало. Плюс – это еще и вопрос исторически сложившихся потребительских предпочтений населения. В свое время была сделана определенная ставка на партнерство, и она была тогда оправданной и логичной. В глобальном автопроме есть много примеров успешной кооперации брендов, в результате которой в производстве используются одни и те же научно-технические разработки и комплектующие. Но сейчас у нас идет вынужденная и понятная трансформация отрасли.
– Но грамотной кооперации нам, видимо, еще предстоит поучиться у китайских коллег.
– Согласен, что сейчас мы во многом действительно повторяем их путь. Причем, что интересно, сами китайцы повторяли в свое время советский путь. Но примеры успешной кооперации у нас есть. Возьмем ситуацию с подвижным составом: Siemens ушел, но у нас остались поезда и компетенции. Сейчас мы будем делать свой скоростной поезд. Собственными силами, но в том числе за счет наработок, сложившихся в рамках работы с немецкой компанией. Вот наглядный пример новой индустриализации, о которой мы говорим.
– Еще вы отмечали, что Россия сейчас движется в сторону "чеболизации" экономики. Что это значит?
– Это слово образовано от корейского "чеболь", схожий термин – японские "дзайбацу". Исторически капитализм в этих странах развивался с торговым уклоном. Семьи, которые основали Mitsubishi или Toyota, изначально были торговцами: сформировали капитал, а потом начали выстраивать вертикаль, формируя под ней промышленные активы. Японские и корейские компании в большинстве своем мультипрофильные. Samsung, например, делает и телевизоры, и газовозы, это специфика Восточной Азии. В России формирование шло по-другому: промышленность отдельно, банки отдельно, финансовый капитал отдельно.
Почему мы говорим про движение в сторону "чеболизации"? Когда рынок был глобальным, а кредиты относительно доступными, промышленность работала как бы сама по себе. Но как только возникли по-настоящему серьезные санкционные ограничения, появилась необходимость в финансовом партнере и сбыте продукции через торговые компании. То есть сейчас требуется синергия финансового, торгового и промышленного капитала – "чеболизация" по форме, не по генезису. И этот тренд будет продолжаться.
– Вы могли бы привести пример?
– Банк ВТБ и корпорация ОСК в судостроении (в 2023 году в управление банка было передано 100% акции судостроительной корпорации – ред.). Сбер очень серьезно сейчас работает по промышленным активам. Есть у нас и свой "квазичеболь" – Газпромбанк, с большой "промышленной юбкой". У банков есть деньги, а значит, и возможность формировать и финансировать долгосрочную стратегию для своих промышленных "дочек".
– Не планируется ли внести изменения в такой инструмент господдержки как специнвестконтракты (СПИК)?
– Есть на этот счет концептуальная идея. У нас сейчас 78 действующих специнвестконтрактов, и я считаю, что этот инструмент доказал свою эффективность. СПИК 1.0 ориентирован на инвестиции и продукт, СПИК 2.0 – на технологию и продукт. И сейчас мы прорабатываем новую интересную модель, которую называем "РобоСПИК", то есть специнвестконтракт, привязанный к показателям роботизации и автоматизации. Уже готовим соответствующие поправки в закон о промышленной политике, фактически это будет СПИК 3.0, но объектом в нем будет не продукт, а эффективная роботизированная универсальная площадка, на которой можно производить широкий спектр разной продукции.
– Какие преференции для компаний, заключивших такой СПИК, обсуждаются?
– Есть мера поддержки в рамках постановления правительства – возврат 50% капитальных затрат из будущего налогового периода для индустриальных парков. Наше предложение – увязать с этим обязательства по роботизации, то есть возвращать 50% капзатрат, потраченных на роботов из будущих финансовых потоков. Понятно, что это требует обсуждений, согласований и дискуссий с коллегами из Минфина. Окончательного решения по таким преференциям еще не принято, но, мне этот подход кажется правильным.
– Тем более, что президент поставил задачу войти в топ-25 стран по уровню роботизации на производствах.
– Именно. Это делается как раз под задачи, поставленные президентом. И самое главное, что данный подход сбалансирован с точки зрения бюджета, потому что речь идет о "кешбэке" при достижении показателей по роботизации. Поэтому надеюсь, что наша модель будет поддержана.
– Когда может заработать механизм "РОБОСПИК"?
– Рассчитываем, что новый механизм сможет заработать уже с начала следующего года.
– Производственники просили возобновить механизм частичной компенсации процентной ставки по банковским кредитам для системообразующих предприятий. Есть ли подвижки с этой темой?
– Мы готовили обновленную редакцию этого механизма, но пока эта тема "на паузе". Надо понимать, что на экономические реалии сейчас оказывают влияние огромное количество разных факторов – политических, санкционных, военных. И наша экономика не просто держится, а развивается бешеными темпами. Мало кто верил, что так будет. И ключевой вклад в этот рост вносит не столько "оборонка", сколько то самое импортозамещение. При этом экономика не перегрета. Перегревом является искусственно раздутый спрос, накачиваемый кредитами. В России же спрос на промышленную продукцию сейчас объективно высокий в силу санкционных ограничений. Текущая динамика – это не "дутый пузырь", а реальный рост производства под реальный запрос экономики.
– Какая сейчас тенденция по инвестициям в промышленные проекты? Неужели ситуация со спросом перебивает негатив высокого "ключа"?
– Если говорить про капитальные инвестиции в "обработку", то они за прошлый год выросли почти на 20%. Другой вопрос, что хорошо работают сейчас "короткие" инвестиции, а вот серьезные "длинные" проекты могут испытывать проблемы. Без мер господдержки реализовать их сложно.
– В прошлом году в бюджете был зафиксирован рост несырьевых неэнергетических доходов. Продолжится ли он в текущем?
– Да, конечно. Несырьевые неэнергетические доходы действительно стали главным драйвером обеспечения бюджета. Десятилетиями говорилось, что нужно слезать с "нефтяной иглы", и вот мы получили реальный шанс это сделать.
Где у нас достигнут самый высокий уровень импортозамещения? В тех отраслях, где санкции были введены гораздо раньше. Например, нефтегазовое машиностроение попало под них еще десять лет назад. В итоге теперь у нас есть собственные сложные технологии, включая флот ГРП (гидроразрыв пласта – ред.) и шельфовое оборудование, а доля российской продукции здесь достигла 62%. Подписаны долгосрочные соглашения и программы по импортозамещению между крупнейшими игроками отрасли и производителями. Да, пока рано говорить о достижении полного технологического суверенитета, но движение в его сторону очевидно.
– Обсуждается ли возможность очередного повышения импортных пошлин на ряд товаров из недружественных стран?
– Обсуждение продолжается, но действуем мы крайне аккуратно, отслеживая воздействие таких решений на разные показатели, включая инфляцию, чтобы нивелировать любые негативные последствия для граждан. Неправильно поднимать импортные пошлины, если это повлечет за собой чувствительное изменение цен.
В целом логика этого механизма такая: если есть собственное качественное производство, то вводится заградительная пошлина на соответствующую категорию товаров. Если пока нет, и мы не можем полностью обеспечить своими силами спрос со стороны рынка, то формируем дополнительные доходы в бюджет, так как пошлины – один из его источников. Благодаря тому, что решения принимаются очень таргетно, эффект на инфляцию минимален. Но мы, безусловно, продолжим эту работу.
– Вы говорили, что импортозамещение невозможно без экспорта. Что вы имели в виду?
– Этот тезис кажется парадоксальным только на первый взгляд. Возьмем снова в качестве примера автопром. Сделать полноценно локализованный российский автомобиль можно только при условии, что он будет обладать экспортным потенциалом в силу ограниченности внутреннего рынка. И это правило касается любой продукции. Если товар обладает экспортным потенциалом, и присутствует понимание, где на него есть спрос, то появляется стимул обеспечить его максимальную локализацию в России, выстроив систему местных поставщиков. Это еще и существенно снизит издержки при масштабировании бизнеса.