МОСКВА, 17 июн — РИА Новости, Марина Луковцева. Их пациенты не принесут в честь Дня медика в подарок классический набор из коньяка и конфет, не будет даже букетов женщинам. Не потому что врачи и медсестры плохие или пациенты неблагодарные — просто нужно соблюдать дистанцию.
С праздником, лепилы!
"Осужденные всегда поздравляют с 23 февраля, Новым годом, женщин — с 8 марта, да со всеми праздниками. И с нашим профессиональным, конечно", — сообщил тоном заправского рассказчика начальник филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Алексей Афанасьев. Но готовность услышать истории о сказочных подарках тут же наткнулась на многозначительное "но".
"Но мы ничего не можем позволить себе от них принять. Это нигде не прописано, но мы сами понимаем, что дистанцию определенную надо держать. Я ничего не возьму от осужденного", — подхватила рассказ врач-невролог здравпункта филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Оксана Колотушкина.
По ее словам, эта дистанция соблюдалась во все времена, и ее нельзя ни сокращать, ни удлинять. "Удлинишь дистанцию — уйдешь от профессии, от человека. Сократишь — нарушишь границу, на которой и строится уважение. Вот в этом, пожалуй, помимо ежедневного прохода через контрольно-пропускной пункт, основное отличие от врачей на воле", — добавила Кошокина.
Кстати, несмотря на наличие в тюремном жаргоне довольно неблагозвучного прозвища по отношению к врачам — "лепила", в лицо его никто не решается озвучить. Высшей степенью уважения является обращение заключенных по отчеству.
"Меня называют Алексеич. С тех пор, как пришел сюда, так и называют", — улыбаясь, поведал самый опытный из сотрудников, чей общемедицинский стаж давно перевалил за полувековую отметку, врач-терапевт здравпункта филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Роберт Алексеевич Опарин.
Не пионерский лагерь
Когда-то, по рассказам врачей, этих решеток почти не было, их ввели повсеместно в начале двухтысячных годов после того, как прокатилась волна захватов медработников. Потом появились видеокамеры, тревожные кнопки, включая портативные, которые женщины-медработники всегда носят с собой.
"Да, здесь не пионерский лагерь. Это точно, — отметила Кошокина. — Да, не все у нас могут работать. Многие врачи отказываются сюда идти, потому что не могут себе представить, что нужно осматривать, трогать человека, совершившего преступление, "а вдруг он что-то со мной сделает". Этот страх нужно уметь преодолеть. Помогает уверенность в своей безопасности. Потому что мы сами ее соблюдаем".
"Если во Владимирском централе к особо опасному осужденному положено заходить с кинологом с собакой и четырьмя конвоирами, то я ж туда одна не пойду. Положено осматривать больного в наручниках, буду это делать, как бы это ни затрудняло осмотр", — уточнила Колотушкина.
Если женщине-врачу в погонах такие меры предосторожности внушают уверенность, то у женщины-журналиста только усиливают страх. К счастью, визит к особо опасным преступникам по понятным причинам не мог быть включен в список посещений. Закономерно возникает вопрос, позволяют ли заключенные провокационные выходки по отношению к врачам, чтобы внушить страх.
"В арестантской среде выражение какого-то негатива, отрицательных действий в отношении медицинских работников не приветствуется. Потому что единственные люди в местах лишения свободы, кто может спасти им жизнь. Человек, допустивший такое отношение, будет перед своими бледно выглядеть", — заверил Афанасьев. Кроме того, сдерживающим фактором является угроза дисциплинарных взысканий, включая помещение в карцер или даже пересмотр дела не в пользу осужденного.
Тонкие психологи
"Они все психологи. Даже при первичном осмотре доктором осужденный сразу оценивает ситуацию, что можно позволить себе, чего нельзя. Те, для кого новый срок — привычное дело, уже прошли разные СИЗО, разные колонии, общались во время отсидки с разными людьми, многому научились, в том числе и азам психологии", — пояснил Афанасьев.
Некоторым довольно тонким психологам из числа заключенных удавалось влюбить в себя медсестер, конечно, и сами они имитировали пылкие чувства. "Но под этими чувствами скрываются корыстные интересы, включая просьбы пронести в зону что-то запрещенное. На этом девчонки и горят. На моей памяти было несколько случаев. Оперативный отдел пресекал попытки проноса. Медсестры вынуждены были уволиться", — поведал Афанасьев.
Если же врач — новичок, его ждет проверка по полной программе. "Когда доктор только приходит на новое место работы, ему устраивают "смотрины". К нему осужденные массово начинают ходить на прием, часто с надуманными жалобами, чтобы "прощупать" человека. И это паломничество будет продолжаться, пока осужденные не сформируют полное представление об этом враче", — рассказал Афанасьев.
Диагноз "симулянт"
"Вот заходит больной. И по тому, как он заходит, ты уже начинаешь собирать информацию. Смотрим, как он себя ведет, как разговаривает, на что жалуется… Четкое знание клиники заболевания всегда выручает. Когда идет расхождение описания симптомов осужденным — одна жалоба противоречит другой, уже закрадываются сомнения. То есть он где-то услышал, прочитал и при описании путается. Уже на этом этапе врач может заподозрить симуляцию", — рассказала Колотушкина.
В пример она привела недавний случай, когда пациент в СИЗО перед отправкой в суд вдруг начал жаловаться на сильные боли в спине. Он сдал себя сам, когда врач попросила его сделать пару движений, которые были бы невыполнимы в случае реальных проблем со здоровьем, а рентген только укрепил ее предположения — симуляция.
"У нас был один осужденный-гипертоник. Очень уж он не хотел от нас уезжать — условия-то лучше, чем в отряде. И вдруг он заявляет перед выпиской, что у него ноги не ходят. Договорились о транспортировке. Санитары взяли его на носилки, понесли. И почему-то никак у них не получалось его в дверной проем пронести: и так, и сяк пробовали, чуть не уронили. После очередной угрозы свалиться с носилок "больной" рассердился, вскочил и сам залез в автозак", — вспомнила Колотушкина.
"Но не все себя сразу выдают. Лет шесть-семь назад был такой больной, который просто слег и лежит, ноги не ходят. Мы его обследовали досконально. Ничего не нашли. Пытались его обратно в зону выписать. Нам его вернули, потому что он продолжал лежать. Твердый орех оказался — мы с ним бились года полтора. Потом все-таки чудесным образом убедили забрать его на зону. Через несколько месяцев нам довелось с оказией проводить там выездной прием — ходит", — удивляясь даже спустя годы, описал случай феноменального упорства заключенного начальник больницы.
Это сейчас отремонтированные в соответствии с последними строительными технологиями камеры и оснащение круглосуточным видеонаблюдением практически лишили заключенных возможности проглотить что-то несъедобное. А раньше, по информации врачей, чтобы попасть в больницу на длительный срок, осужденные проглатывали кончики от ложек, гвозди, крючки от кроватей. "Еще ели "ежей". Связку согнутых гвоздей, перетянутых резинкой, скрепляли хлебным мякишем. При проглатывании хлеб переваривался, резинка разворачивалась и вставал "еж", похожий на противотанковый, только миниатюрный. Тут только оперативное лечение", — рассказал Афанасьев.
"Но есть и затейники. Например, приклеят ложку к спине и идут делать снимок, наивно полагая, что доктор не поймет, находится ли эта ложка в пищеводе или все-таки на спине", — сообщила Кошокина.
"Еще одна категория больных, с которой приходится сталкиваться, это те, кто больны тяжелыми заболеваниями и отказываются от лечения. Причина проста — им выгодно иметь тяжелую форму инвалидности, потому что пока они сидят, им выплачивают пособие по инвалидности", — отметил Афанасьев.
На грани жизни
Но помимо таких полукомичных случаев, в практике каждого из врачей в погонах найдутся случаи реального спасения или продления жизни. Порой им приходится сталкиваться с такими редкими заболеваниями, которые лечат не в каждом регионе.
"Болезнь Ормонда. Заболевание тяжелое, приводит к нарушениям всей мочевыделительной системы, переходит в хроническую почечную недостаточность, которая потребует потом проведения гемодиализа. Мы пытались выяснить, кто у нас это лечит. Получили ответ: тот, кто выявил. Заболевание находится на стыке разных отраслей медицины. В итоге подняли литературу, выработали тактику. Два года уже больного лечим. Есть положительная динамика — вторую почку спасли. Мы вышли на такой уровень, что затормозили болезнь", — поделился успехами Афанасьев.
По его словам, осужденному с болезнью Ормонда до освобождения еще далеко, а значит, он еще поживет, потому что, как показывает практика, на воле эти люди совершенно не занимаются своим здоровьем. Бывшие заключенные, уточнила Колотушкина, просто не готовы обходить узких специалистов, к которым, чтобы попасть на прием, требуется направление терапевтов и сдача целого набора анализов. И список уникальных диагнозов, поставленных в этом закрытом медучреждении, можно продолжить.
Сейчас в больнице 379 мест — терапевтическое, хирургическое, психиатрическое отделения и три туберкулезных, которые подразделяются по профилям в зависимости от тяжести заболевания. Здесь и свои лаборатории, и диагностическое оборудование. Также в составе больницы здравпункт, который обеспечивает медицинскую помощь осужденным ИК-3.
В гораздо большей опасности, по мнению врачей, находятся люди на воле. Сразу после освобождения больные туберкулезом, включая тех, у кого множественная лекарственная устойчивость, просто растворяются в толпе, подвергая риску заболеть окружающих этой тяжелой формой.
"Иногда мы в буквальном смысле за ручку провожаем этих освободившихся до тубдиспансера. Информируем сам диспансер о существовании такого больного, предоставляем туда всю медицинскую информацию. Но обычно этим приводом все и ограничивается. Больше эти люди в тубдиспансере не появляются. Вероятно, выходом в такой ситуации был бы закон о принудительном лечении от социально опасных заболеваний", — добавила она.
Пять лет назад, по информации врачей, губернатор Владимирской области Светлана Орлова издала приказ, согласно которому больные туберкулезом после освобождения получают компенсационные выплаты и набор продуктов. Так их стимулируют прийти в тубдиспансер и встать на учет.
"Некоторых больных и по психопатологии требуется отправлять на долечивание после окончания срока. И мы как врачи всегда задаемся вопросом: "А куда он сейчас пойдет?" И потом возникают резонансные дела, как в Нижнем Новгороде, когда шестерых детей и жену зарезал. До стадии ремиссии такие люди должны бы находиться на принудительном лечении после освобождения из мест заключения. А получается, дальше он предоставлен самому себе", — поддержал коллегу Афанасьев.
Быть человеком
Алексей Афанасьев, как и все советские мальчишки, грезил о героических профессиях и, проработав несколько лет военным врачом, на некоторое время уходил "на вольные хлеба". Даже местный старожил Роберт Алексеевич Опарин, который работает в системе с конца 70-х, мог бы стать журналистом, ведь в молодости писал заметки в газету и до сих пор увлекается сочинительством — издал на собственные средства несколько книг.
Но они выбрали медицину и остались в профессии, продолжают лечить и дарить надежду. Последний вопрос уже на выходе о том, какие качества необходимы, чтобы работать врачом в уголовно-исполнительной системе. Первым без раздумий ответил Опарин. "Быть человеком", — спокойным глубоким тоном сказал Роберт Алексеевич.
"Точнее и не скажешь: "Быть человеком", — закивала Кошокина, — ты врач, ты взял на себя обязательства помогать людям. Без разницы, где и кому ты будешь помогать. Ребенку, осужденному, солдату, пенсионеру, инвалиду — без разницы, кто перед тобой. Здесь просто надо быть человеком".