Рудольф Нуреев? Забираем обратно!

Сегодня, в день 85-летия великого танцовщика, сломавшего каноны классической мужской хореографии, чтобы по кусочку, по камешку, по крупице создать тот балет, что Запад знает сегодня (и на котором зарабатывает по-прежнему миллионы в разнообразной валюте), Россия возвращает себе Рудольфа Нуреева.

Сам он говорил, будучи очень закрытым человеком, что испытывал панику, волнение и ужас перед каждым выступлением, мечтая убежать и спрятаться в маминых руках. Туда, где дом, тепло, забота.

Нуреев, в отличие от тех, кто методично и аккуратно готовил "уход на Запад", никогда и не думал, чтобы стать тем, кого тогдашняя пропаганда (с обеих сторон) назвала "невозвращенцем". Единственное "прегрешение", которое поставлено было в вину, — нарушение "Основных правил поведения советских граждан, выезжающих в капстраны", когда-то секретного документа, в котором на 15 страницах объяснялось, что нельзя сделать или себе позволить. Нуреев не следовал ни единому пункту инструкции, поэтому те, кто такого рода бумаги составлял, задумали его наказать. Отрубив возможность выступить в Лондоне. И вслед за его решением остаться на Западе лишили его — волюнтаристски и беззаконно — Родины. Такие вот мелкие Понтии Пилаты, убоявшиеся верховного начальства.

Двадцатитрехлетний танцовщик остался во Франции. Без жилья. Без денег. Без работы. Без документов. Это в Кировском балете он был звездой и, выступая в качестве солиста знаменитой труппы, заставил и партер, и галерку Гранд-опера сойти с ума в приступе "рудимании", а сам по себе он в тот момент ничего и никого не представлял. Имя — свое, отдельное — предстояло только заработать, а место в галактике балета завоевать. Ногами, руками, плечами, каждым мускулом, каждым сухожилием, каждой каплей крови и пота. Медленно.

Лавочники, кто измеряет все, что только существует, деньгами, славой и иными внешними бенефициями, называя все это "свободой творчества, которую Запад подарил Нурееву", не знают или знать не хотят, что дар, талант, гениальность, особенно в балете — это рабство. И что вот уж точно никакой свободы, кроме как свободы проводить десятки часов у станка, а потом репетировать, а потом выходить на сцену, несмотря на боль, — не существует. Боль снимается страстью. К делу, которым занимаешься.

Нуреев оказался столь успешен на Западе потому, что за каждый поступок в жизни, художественное решение, пируэт и прыжок платил собственной жизнью. Полная гибель всерьез — это о нем. И так — практически в ежедневном режиме все три с небольшим десятилетия, что он танцевал, работал балетмейстером, учил других и учился у других.

Это очень русская черта характера парня, в жилах которого (он невероятно этим гордился) текла кровь потомков Чингисхана. Неутомимого, резкого, требовательного. И конечно, абсолютно бескорыстного. Он дарил себя миру так, как ни до него, ни после него не дарил никто. А его — предавали. Его предавали сэры и пэры Королевской оперы в Лондоне, отказав в контракте, до этого заработав на одном его имени миллионы.

Его точно так же предали в Гранд-опера, потому что он, будучи ее главным балетмейстером, заставил труппу пахать по-русски. То есть с полной отдачей. Возражений, когда речь шла о труде, он не слышал. "Вы тут не разговаривать, вы тут работать", — сказал он тем, кого часами заставлял правильно, то есть как принято в русском балете, танцевать на полупальцах, бесшумно приземляясь после прыжка, и выполнять поддержки так, словно на вытянутой руке — не балерина, а легкий, почти невесомый цветок. Он сделал из сборища, каким был коллектив танцовщиков Гранд-опера, труппу, озолотив ее счета. В прямом смысле. Более коммерчески успешного периода в истории театра, чем когда у штурвала балета стоял русский хореограф Рудольф Нуреев, не было. Мелкие душонки и бездари ему этого не смогли простить. И контракт с Нуреевым и здесь не продлили.

И вот тогда, когда в его жизни не осталось сцены, то есть дома, он приехал в Россию. Где его не предал никто. Хотя за поступок "я выбираю свободу" его друзей вышибали из университета, лишали возможности гастролировать, шантажировали так, что мало не казалось никому. Чуть раньше ему разрешили попрощаться с умирающей матерью. А вот сейчас ему позволили вновь прикоснуться к сцене, которой в итоге он был обязан всем. Он помнил трещины в ее паркете. Он помнил впадинки на полу репетиционного зала. Он был наконец-то дома. Среди своих. Тех, кто его ждал почти 30 лет. Нуреев станцевал для них. В последний раз.

Ему ответили любовью. Той, материнской, в которой и защита, и тепло, и восхищение, и гордость.

Его постановки в Гранд-опера остаются самыми кассовыми. Парижская опера, как старая содержанка, стрижет купоны с подаренного ей Нуреевым состояния. И солистами там назначают по принципу разнообразия и инклюзии. Талант, ярость, страсть и самопожертвование? Нет. Там этого не слышали.

Рудольф Нуреев? Забираем обратно!