Михаил Ульянов: ядерной сделке нужно вернуться в состояние "до Трампа"

Пришедшая к власти в США администрация Джо Байдена нацелена на более конструктивный подход в международном сотрудничестве, чем при Дональде Трампе. Помимо прочего, идут разговоры о возвращении Вашингтона в ядерную сделку с Ираном, из которой США вышли в мае 2018 года. Постоянный представитель России при международных организациях в Вене Михаил Ульянов в интервью РИА Новости сообщил, какие шаги необходимо предпринять для возвращения к нормальному функционированию ядерной сделки, и почему так важен двусторонний контакт Ирана и США по этому вопросу. Ульянов также рассказал о том, как коронавирусная удаленка сказалась на дипломатической службе, и объяснил, почему Twitter стал удобным и полезным инструментом дипломатов. Беседовала корреспондент РИА Новости в Вене Маргарита Костив.

– Как относитесь к перспективе возвращения США в СВПД? Спасет ли это сделку?

– К перспективе возвращения Соединенных Штатов в СВПД мы относимся позитивно. Позитивно высказалась и совместная комиссия на министерском уровне 21 декабря – заключительный абзац этого документа посылает Вашингтону сигнал, что его готовы видеть среди участников Совместного всеобъемлющего плана действий. Это было бы разумно, тем более что США внесли весомый вклад в разработку ядерной сделки. Для ее устойчивости американское участие по идее может играть, как хотелось бы надеяться, позитивную стабилизирующую роль.

– Нужно ли это, на ваш взгляд, или гораздо важнее, чтобы США сняли санкции с Тегерана, тем самым способствуя возвращению Ирана к выполнению своих обязательств?

– В ходе предварительных дискуссий никто вроде бы не рассматривает вариант, при котором американцы без возвращения в СВПД сняли бы свои санкции. Рассматривается все в комплексе – и санкции нужно отменять, и Тегерану нужно возвращаться к полному выполнению своих обязательств. И все это в рамках потенциального возвращения американцев в состав участников сделки.

– Есть ли уже планы проведения совместной комиссии по СВПД? На каком уровне?

– Ничего конкретного на сегодняшний день нет, хотя вопрос этот обсуждается. Конечно, для того чтобы двинуться вперед, необходим контакт в первую очередь между Тегераном и Вашингтоном. К двусторонним контактам с американцами, насколько я понимаю, иранцы пока не готовы, но многосторонняя неофициальная встреча в составе нынешних участников СВПД и американцев, возможно, для всех будет приемлемой. Самое главное – начать предметное обсуждение и наметить схему дальнейших шагов, нечто вроде дорожной карты, которая была бы достаточно реалистичной и позволила бы вернуться к нормальному функционированию ядерной сделки в достаточно короткие сроки. Этап, когда можно было делать многочисленные заявления из столиц, часто отличающиеся одно от другого в каких-то достаточно важных моментах, мне кажется, уже позади, это не то, что нам требуется.

– Приветствовала бы Россия участие США в совместной комиссии?

– Мы, безусловно, приветствуем значительные и в целом позитивные изменения в позиции США и были бы готовы к плодотворному, конструктивному сотрудничеству с американской стороной в рамках осуществления этой сделки.

– Глава комитета национальной безопасности и внешней политики иранского парламента Моджтаба Зульнури заявил, что если европейские страны к 21 февраля не решат вопрос с санкциями против банковского и финансового сектора и не поспособствуют нормализации экспорта иранской нефти, то Иран ограничит сотрудничество с МАГАТЭ до уровня вопросов нераспространения ядерного оружия, высылать инспекторов организации не собирается.

– Да, этот вопрос на сегодняшний день стоит наиболее остро. В соответствии с законом, принятым иранским меджлисом, исполнительная власть обязана прекратить временное применение дополнительного протокола к соглашению с МАГАТЭ о гарантиях. Повторяю, это закон. Исполнительные власти, в том числе с учетом наших настоятельных рекомендаций, до сих пор воздерживались от того, чтобы каким-то образом ограничить применение доппротокола, который обеспечивает максимально эффективные проверки ядерной деятельности Ирана по линии МАГАТЭ. Но теперь вопрос уже в руках не исполнительной власти, не правительства, не президента, а в руках парламентариев, которые высказались на этот счет однозначно. К сожалению, у исполнительной власти пока нет возможности предъявить национальному парламенту что-то позитивное, чтобы убедить его повременить с ограничениями на инспекционную деятельность МАГАТЭ в Иране.

– Чем грозит такой шаг Тегерана?

– Конечно, хотелось бы надеяться, что до приостановки действия доппротокола дело не дойдет, но пока все указывает на то, что это вполне реальная перспектива. Мы все сейчас находимся в состоянии цейтнота. США прорабатывают свою позицию. Эта проработка еще не завершена, хотя по некоторым признакам она ведется очень активно. Сейчас американцы ведут консультации с партнерами, союзниками, своим конгрессом. На все это нужно время, а 21 февраля неумолимо приближается. Что касается возможных последствий, рискну высказать личное мнение, что "в поле" последствия будут не слишком драматическими, потому что продолжит действие соглашение с МАГАТЭ о гарантиях, по которому вся заявленная ядерная деятельность Ирана находится под неусыпным мониторингом со стороны МАГАТЭ. Агентство лишится только возможности осуществлять так называемый дополнительный доступ, то есть внезапные проверки тех мест, которые не заявлены Ираном в качестве имеющих отношение к ядерной программе, но в отношении которых у агентства могут возникнуть вопросы. Таких дополнительных доступов иранцы ежегодно предоставляют до нескольких десятков, это действительно эффективный инструмент. С приостановкой действия доппротокола он исчезнет из арсенала МАГАТЭ. Если этот период будет непродолжительным, несколько недель, пару месяцев, то никаких драматических проблем "в поле", думается, не будет. Но есть и политический аспект. Для многих стран доппротокол – это важнейший инструмент (для нас, кстати, тоже) обеспечения уверенности в том, что иранская ядерная программа носит исключительно мирный характер. Поэтому можно ожидать достаточно эмоциональную реакцию со стороны, скажем, европейских государств. Главное, чтобы эта реакция не помешала поиску путей восстановления нормального функционирования ядерной сделки.

Еще позволю себе особо отметить чрезвычайно важный в данном контексте момент. Все указывает на то, что единственный способ восстановить нормальное функционирование ядерной сделки – это без всяких предварительных условий вернуться к тому, что было до прихода в Белый дом администрации Дональда Трампа. Это значит, что Иран должен, насколько это возможно оперативно, возобновить выполнение всех своих обязательств, а американцы должны снять свои санкции в отношении иранской ядерной программы, дать возможность Ирану нормально торговать нефтью и другими товарами. Причем необходимо обеспечить это достаточно быстро. Если на начальном этапе консультаций будут вброшены новые идеи, касающиеся ракетной программы Ирана или политики Тегерана в регионе, то практически наверняка толка от этого не будет, и восстановить выполнение СВПД не получится. Мы стараемся доводить эту очевидную мысль до понимания наших основных партнеров, в первую очередь по ядерной сделке.

– В случае, если 21 февраля Иран все же пойдет на этот шаг, стоит ли ждать давления со стороны гендиректора МАГАТЭ, как это было ранее в случае с недопуском инспекторов агентства на не заявленные Ираном объекты?

– Жизнь покажет, но генеральный директор МАГАТЭ совершенно справедливо неоднократно подчеркивал, что агентство выполняет технические функции и не вторгается в политическую сферу. Это единственный разумный подход, отвечающий мандату МАГАТЭ. Надо отметить, что в соответствии с СВПД доппротокол применяется Ираном пока временно и на добровольной основе, поэтому если Тегеран приостановит применение доппротокола, это, строго говоря, не будет нарушением его обязательств перед агентством. Но политически, повторяю, это будет весьма чувствительный шаг. Энтузиазма у нас по этому поводу точно нет. Мы всегда убеждали наших иранских партнеров, что данный инструмент должен продолжать применяться. Кстати, это в интересах и самого Ирана, потому что применение доппротокола затрудняет оппонентам Тегерана спекуляции по поводу его ядерной программы. Кроме того, в повестке дня при нормальном развитии событий через какое-то время окажется вопрос о так называемом расширенном заключении агентства в отношении Ирана. Расширенное заключение означает, что агентство считает возможным подтвердить, что вся ядерная деятельность в Иране и все ядерные материалы лежат в мирной сфере. Это не обязательно вопрос 2021 года, но такая перспектива обозначена в самом тексте СВПД. Реализовать это можно только при условии продолжающегося применения дополнительного протокола на территории Ирана.

– Визит гендиректора МАГАТЭ Рафаэля Гросси в Россию не состоялся из-за начавшейся пандемии. Он по-прежнему стоит в повестке дня?

– Действительно, сразу же после избрания Рафаэля Гросси генеральным директором МАГАТЭ мы пригласили его посетить Москву. Он отреагировал очень позитивно. Велась подготовка к поездке, но помешал коронавирус. Когда пришлось отказываться от уже почти согласованной даты, мы достигли с Рафаэлем Гросси общего понимания, что речь идет не об отмене визита, а всего лишь о его отсрочке до момента, когда эпидемиологическая ситуация – и в Австрии, и в России – позволит его успешно осуществить.

– Возможно, есть примерные даты?

– Пока нет. Но есть ощущение, что визит может состояться в нынешнем году, учитывая начавшуюся массовую вакцинацию.

– Есть ли в МАГАТЭ и РФ задачи, требующие срочного решения?

– Россия и секретариат МАГАТЭ сотрудничают исключительно плотно, на ежедневной основе. Наша страна активно участвует практически во всех мероприятиях, которые организует агентство, а их многие и многие сотни. Идет последовательная работа, механизм взаимодействия отлажен и работает как часы. Отсутствие каких-то экстраординарных, наисрочнейших задач как раз и может служить показателем того, что сотрудничество налажено действительно качественно и к чрезвычайным усилиям прибегать нет необходимости.

– Как изменилась дипломатическая служба по вашему треку за этот год? Как на нее повлияла удаленка? В целом стало труднее или легче доносить позицию российской стороны или просто по-другому?

– Пандемия оказала очень существенное и достаточно негативное воздействие на многостороннюю дипломатию и деятельность многосторонних институтов. Мы это ощущаем практически каждый день. Правда, многосторонняя дипломатия – надо отдать ей должное – стала адаптироваться к новым обстоятельствам. Последствия коронавируса для деятельности международных организаций удалось частично смягчить. Прежде всего получила самое широкое распространение практика виртуального общения. Появился и так называемый гибридный формат, когда заседания каких-то органов могут проходить с личным участием тех делегаций, которые готовы рискнуть. Никого не заставляют, но предоставляют, скажем, одно кресло для одной страны. Такие встречи обычно проводятся в больших залах, чтобы соблюсти социальную дистанцию. При этом остальные члены делегаций следят за тем, что происходит, виртуально. Но все это хорошо до тех пор, пока речь идет о каких-то консультациях, обмене мнениями, может, даже дискуссиях с целью подготовки каких-то решений, а дальше зачастую начинаются серьезные проблемы. Если вопрос удается урегулировать более или менее гладко и выйти на общее понимание, то есть возможность эти понимания положить на бумагу и одобрить заочно по умолчанию. Но если есть разногласия, то нужно проводить очную встречу, в том числе и для голосования, а с этим в условиях коронавируса есть проблемы. Например, в прошлом году пришлось отменить все мероприятия Группы ядерных поставщиков и перенести их на будущее. Были отменены все заседания Комитета ООН по космосу, но применительно к нему удалось заочно согласовать и принять многие решения.

Иногда коронавирус приводит к очень досадным сбоям. В 2019 году на 74-й сессии Генассамблеи ООН по нашей инициативе удалось провести решение о создании Специального комитета по киберпреступности, задача которого состоит в выработке универсальной конвенции по борьбе с этим явлением. Первая организационная сессия спецкомитета должна была состояться в конце августа 2020 года, потом ее пришлось перенести на первый квартал 2021, а в январе состоялся очередной перенос. Теперь организационная сессия, без которой невозможно запустить переговорную работу, намечена на 10-12 мая этого года в Нью-Йорке. Полагаем, что больше переносов не будет, во всяком случае, мы сделаем все, чтобы этого не допустить.

– Вы активно ведете аккаунт в Twitter, который начали задолго до начала пандемии, заставившей всех уходить в онлайн. Считаете ли вы Twitter и другие соцсети действенным инструментом в современной дипломатии?

– В условиях коронавируса очень много дипломатических миссий в Вене перешли в режим самоизоляции, они имеют прямые инструкции из столиц не появляться на публике, общение с иностранцами свести к абсолютному минимуму. Получается, что в таких случаях доступны либо видеосвязь, либо телефонные переговоры. Конечно, это не то, что требуется для нормального функционирования дипкорпуса. В этих условиях соцсети, включая Twitter, дают возможность доносить нашу позицию до тех, кому она интересна, в том числе в венском дипкорпусе. Twitter постпредства и мой аккаунт читают многие коллеги. Часто, придя на беседу, начинают со слов: "Видели Ваш твит, но, пожалуйста, поясните дополнительно, что думает Россия вот по этому поводу?" Объясняем. То есть удобно для дипломатической работы. Кроме того, международные отношения вступили в какой-то новый этап, существенно отличающийся от того, что было прежде. Отчасти это связано с новыми информационными технологиями, и, как вы видите, идет, по сути дела, информационная война против нашей страны. Социальные сети дают возможность на это реагировать в духе Маяковского – "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо". В целом не знаю, насколько Twitter действенный инструмент, но то, что он полезный, это несомненно. Он расширяет возможности. Этот новый инструмент можно и нужно использовать.