Экс-премьер ГДР Ганс Модров: Горбачев не был великим политиком

13 августа 1961 года в германской столице было начато строительство Берлинской стены – части пограничных укреплений между Восточной и Западной Германией. Последний премьер-министр Германской Демократической Республики Ганс Модров рассказал в интервью РИА Новости о причинах строительства Стены, почему и как Стена стала символом и элементом пропагандистской кампании, а также о ее падении 30 лет назад, в ноябре 1989 года, и какие последствия это событие имело для распада ГДР, Варшавского договора и мировой архитектуры безопасности.

— Господин Модров, президент России Путин назвал распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Как вы можете охарактеризовать распад ГДР, какую роль он сыграл в развале СССР и тогдашней европейской системы безопасности?

— Я думаю, что это действительно была катастрофа. Мы пережили взрыв, это была не революция. Советский Союз распался. Это происходило у меня на глазах. Я был в отпуске в Форосе в Крыму в августе 1991 года в качестве гостя ЦК КПСС, там же был министр внутренних дел (Борис) Пуго, мы знали друг друга, поэтому я лично наблюдал за всем процессом. И ГДР была так же взорвана и разрушена в этом вихре, потому что она была нестабильной. Теперь у нас есть мир, в котором, очевидно, не существует больше тех балансов, которые были у нас десятилетиями. Есть очень много проблем, которые никто не может свести воедино в данный момент, потому что различные потоки интересов противоречат друг другу. Западная пропаганда создает новые образы, где русские выступают врагами, создается своего рода готовность вести войну против России. В эпоху холодной войны люди знали, что тот, кто начнет войну, будет убит вторым. Сегодня в новом мире, кажется, никого это больше не волнует, споры ведутся только о том, кто имеет самое современное и самое масштабное вооружение, насколько высоки военные расходы. Вопросы, как живут люди, как мы решаем социальные проблемы, каково наше будущее, остаются без ответа.

— Тем не менее сегодня в ФРГ официально говорится, что 9 ноября "население ГДР опрокинуло Берлинскую стену". Это, по вашему мнению, правда?

— Стена была символом, она была создана вокруг особого района — Западного Берлина. Было много границ от Балтийского до Черного морей — между Варшавским договором и НАТО. И эти границы были закрыты.

Символ (Берлинской) стены необходим сегодня для того, чтобы не позволить говорить о начале строительства этой стены. Тогда в Вене, 4-5 июня 1961 года встретились молодой Джон Кеннеди и старый, опытный Никита Хрущев. Я знаю протокол этой встречи. Хрущев сказал: "Я видел три войны — Первую мировую войну, Гражданскую войну и Вторую мировую войну, и я не хочу вести четвертую войну за Западный Берлин". Это было послание. И тогда оба (лидера) согласились, что за Западный Берлин не следует воевать, интересы союзников не должны быть ограничены или опасно затронуты (в Западном Берлине — ред.). 13 августа (1961 года — ред.) граница была закрыта. Большинство опубликованных фотографий, где американские и советские танки на Фридрихштрассе (улица в центре Берлина — ред.) на контрольно-пропускном пункте "Чарли" (КПП "C", также КПП "Чарли" на границе между Западным и Восточным Берлином – ред.) в Берлине стоят друг напротив друга, датируется октябрем 1961 года. В это время произошла эскалация, потому что американцы должны были смириться с тем, чтобы народная полиция ГДР подвергала контролю американских, французских и британских офицеров, прибывающих в Восточный Берлин. Тогда появились танки, а не 13 августа. Но такие объяснения сегодня не нужны, иначе символ больше не будет существовать. Что действительно произошло 9 ноября 1989 года — граница была открыта, а интересы Советского Союза как державы-победительницы в Берлине были проигнорированы. Те, кто несли ответственность в ГДР, похоже, не могли руководить и формировать политические события такого исторического масштаба. Мы не добились соблюдения соглашений между четырьмя державами-победителями. Военное руководство ГДР заседало 9 ноября на заседании ЦК СЕПГ (Социалистическая Единая партия Германии — ред.), граница уже была открыта, и никто наверху не взял на себя ответственность непосредственно за то, чтобы закрыть ее.

— Вы сказали, что руководство ГДР не желало брать на себя ответственность за закрытие границы 9 ноября. Как на это отреагировало советское руководство во главе с Михаилом Горбачевым?

— Четыре победившие державы дистанцировались при открытии границы, потому что было не ясно, что на самом деле произошло. Советская сторона была растеряна, к сожалению, это относится к фактам. Была фаза, когда никто не был уверен в том, как дальше поступить с этим вопросом. Было ясно, что это так не останется. Стена была вскрыта. Будет ли создана объединенная Германия, и если да, то каким путем? Какие балансы сохранятся, какие силы задействованы? 4 декабря я был в Москве на совещании Варшавского договора и попросил моего друга (советского дипломата – ред.) Валентина Фалина организовать встречу с Горбачевым. Но у Горбачева не было (в этом) надобности. Именно тогда Фалин осознал, что если я вернусь в Берлин из Москвы в качестве премьер-министра в декабре, я должен сообщить, что Горбачев лично говорил со мной по немецкому вопросу, потому что (канцлер ФРГ Гельмут) Коль и (президент США Джордж) Буш разговаривали друг с другом. По крайней мере, на международном уровне мы должны были бы создать картину, что Советский Союз не допустил падения ГДР. На пленуме ЦК КПСС 7 декабря Горбачев заявил, что ГДР является важнейшим союзником Советского Союза.

— Какую роль лично сыграл Горбачев в этой истории?

— Я думаю, что Горбачев тщательно не проанализировал и не оценил положение и возможности СССР, и позднее в процессе "2 плюс 4" (связано с названием договора "2 плюс 4", заключенного между ГДР и ФРГ и четырьмя государствами-союзниками об объединении Германии – ред.) он в недостаточной мере использовал и выступал за это. У Советского Союза было 350 тысяч солдат на территории ГДР, и Москва вела переговоры только о том, как вернуть этих солдат домой. По вопросу о НАТО или о выводе западных воинских частей не велись должным образом переговоры. Мне понятно, что Горбачев не был великим политиком. Советский Союз позволил нам пасть — он не мог удержать нас. В конце января мы представили трехэтапный план объединения (Германии) в Москве: сначала связанное договором сообщество, затем конфедерация и только затем немецкое федеральное государство, которое должно было быть нейтральным в военном отношении. Объединение могло занять около 5-6 лет. Но 8-9 февраля, во время визита госсекретаря США (Джеймса) Бейкера Горбачев заявил в Москве, что немцы должны решить, останутся ли они в НАТО. А после этого канцлер Коль прибыл в Москву 10 февраля и заявил, что немцы остаются в НАТО, и он пообещал Горбачеву гуманитарную помощь для Советского Союза, прежде всего продовольствие, которое было поставлено. Предложение Валентина Фалина о том, что ФРГ выплатит Советскому Союзу сто миллиардов марок (валюта в ФРГ – ред.) репараций, не было задействовано. От него просто отказались. В апреле 1990 года Горбачев заявил, что Германия лучше останется в Варшавском договоре и в НАТО одновременно. Как можно было иметь такие иллюзии? Он даже не осознавал, что Варшавского договора больше нет. И, конечно, никто не воспринимал такие предложения всерьез.

— Правда ли, что открытие границы в Берлине 9 ноября в связи с ошибкой, допущенной представителем руководства ГДР Гюнтером Шабовским, состоялось до запланированной даты?

— Всему ЦК СЕПГ было известно, что после сорокалетия ГДР нам нужны новые правила въезда и выезда из страны. В октябре сохранялся вакуум. За исключением отставки (многолетнего лидера ГДР, генсека СЕПГ Эриха) Хонекера и выдвижения его преемника (Эгона Кренца – ред.), почти ничего не происходило. С 8 по 10 ноября 1989 года состоялось заседание ЦК СЕПГ. 9 ноября в комнату вошел Эгон Кренц, у него в руке был листок бумаги, и он прочел нам, что Чехословакия и тамошнее руководство партии требуют, чтобы у нас наконец-то изменилось пограничное регулирование, так больше не может продолжаться, что граждане ГДР массово выезжают через Чехословакию и Венгрию на Запад. И у него было заявление о новых правилах въезда и выезда, где внизу было написано: "Для опубликования 10 ноября". Шабовский даже не был в помещении (в этот момент – ред.), он позже явился к Кренцу, и Эгон Кренц вручил ему этот листок. Я не знаю, о чем они говорили, но, очевидно, Шабовский мало и невнимательно читал это заявление. Затем на пресс-конференции он сказал, что новые правила о въезде и выезде вступают в силу немедленно и безотлагательно. Мировая политика состоит из случайностей.

— Как удалось предотвратить кровавую катастрофу на границе 9 ноября, ведь указаний пограничной службе ГДР открыть границу не было?

— Старший офицер на пограничном переходе на улице Борнхольмер-штрассе (в Берлине) под давлением массы (людей, собравшихся вечером 9 ноября у КПП – ред.) принял решение и сказал: "Граница будет открыта, мы не подчинимся приказу, пусть "Траби" (автомобили "Трабант" восточногерманского производства – ред.) проезжают". И эта небольшая группа пограничников так хорошо регулировала и обеспечивала безопасность там, что никто не пострадал. Мы все должны быть благодарны им за то, что таким образом они предотвратили катастрофу, что не было ни смертей, ни столкновений. Это могло быть поводом для канцлера или федерального президента наградить этих солдат, которые были тогда на границе, федеральным крестом (государственный орден ФРГ – ред.) за заслуги, но нет, в отношении пограничников состоялись судебные процессы.

— Как вы узнали об открытии границы между Восточным и Западным Берлином 9 ноября и как вы отреагировали на это?

— Я узнал об этом на улице. Я был на совещании ЦК до 9 вечера и пошел в гостевой дом, где я остановился. В то время я был гражданином города Дрездена, где тогда жил и (президент России Владимир) Путин. Около 10 часов вечера на улице ко мне подошел молодой человек и сказал: "Граница открыта!" Я спросил, как он об этом узнал? Он сказал, что видел это по телевизору и хочет пойти туда. У него якобы были проблемы с отцом, и он хотел уйти из семьи. Поэтому я сказал: "Иди сначала домой и поговори со своими родителями, если хочешь уйти". Вот так я узнал об этом историческом событии. Конечно, мы представляли себе это совсем по-другому, (представляли) упорядоченный путь, который был бы намного лучше для всех нас. Если бы граница не была открыта таким образом, между двумя суверенными германскими государствами состоялись бы переговоры и все финансовое бремя открытия пограничных переходов не было бы возложено только на ГДР. Мы заплатили за это, а не (канцлер ФРГ Гельмут) Коль.

— Вы упоминали об упрощении истории и новых пропагандистских образах. Могу ли я спросить вас, какой была ваша ГДР, что это была за страна?

— 8 мая 1945 года я попал в советский плен. В возрасте 17 лет я был готов сражаться с Красной Армией. И об этом сегодня мало говорят, но мое сближение с советскими солдатами началось с того, что я вступил в конфликт с другими военнопленными. Среди них были сержанты и младшие офицеры немецкого вермахта (вооруженные силы Третьего рейха – ред.), и они не изменились за одну ночь. У меня было столкновение с этими людьми. А потом я пошел с двумя красноармейцами, им было, может быть, по 30 лет, в конный отряд. Я не говорил по-русски, они не говорили по-немецки. Но нам пришлось втроем перегнать 12 лошадей на расстояние в 30 километрах из одного места в другое. И я понял, что эти двое обращались со мной, как с мальчиком. Как с парнем, к которому у них нет претензий. Они не стали сразу моими друзьями, но я не был подготовлен к такому отношению с их стороны. Они не были "злыми большевиками, которые хотели нас угнетать" (отсылка к пропагандистским лозунгам Третьего рейха – ред.). В 1948 году я пошел в школу антифа. Мой учитель, немецкий военный врач, оставил меня работать ассистентом после курса, а затем я вернулся (домой). Была основана ГДР. Советская держава-победительница передает свои права в значительной степени правительству ГДР. Молодежь приветствует президента (ГДР) Вильгельма Пика в рамках большой демонстрации, и я присутствую там. В 1952 году я был в Москве в Высшей школе комсомола. Я жил в комнате с русским по имени Александр Васильев, коротко – Саша. 9 мая 1953 года его повысили до старшего лейтенанта, и мы вдвоем выпили за новую "звездочку". Для меня это все ГДР, жизнь, в которой я, мальчик Гитлера, за годы военного плена пришел к антифашистской дружбе. ГДР была частью изменившегося мира, она завоевала новое уважение, мы все работали над этим. Моя ГДР – это часть мировой истории, в 1973 году она стала членом ООН. Если ФРГ сегодня превращается в Великую Германию, полагаясь на военную мощь, и появляются фашистские элементы, это должно снова означать: люди, будьте бдительны.