Классик советской и российской литературы Андрей Битов отмечает в субботу 80-летний юбилей. О "изучении старости", современной прозе и новой книге о феномене России поговорила с писателем корреспондент РИА Новости Анна Горбашова.
— Андрей Георгиевич, примите наши поздравления с юбилеем. Как собираетесь его отмечать?
— Вы упомянули Пушкинскую премию, которую получили поэт Иван Жданов и художник Борис Мессерер. По какому принципу выбирались лауреаты, почему выбор пал именно на них?
— Мессерер, мой старинный друг, очень много сделал для памяти Беллы (поэт Белла Ахмадулина, супруга Мессерера – ред.), у Беллы в этом году тоже юбилей – 80 лет, мы ровесники. Так что эта премия одновременно и Белле. А Жданов просто великолепный поэт, но мало занимался пиаром и подобным прочим. Он вполне трагичен и драматичен. У Жданова слова — настоящие тяжелые камни, у нас мало таких поэтов осталось в живых, он достоин.
— Вам не жаль, что поэзии сейчас в инфопространстве как бы и нет? Она, конечно, есть, но никого не интересует, не на коне как в былые времена, если можно так выразиться?
— Вам интересна современная литература?
— Что я ее читаю, что ли? Я честно сказал, что я изучаю старость. И еще телевизор. Я его все время презирал, но сейчас он мне сообщает много больше, чем раньше.
— И что вы высматриваете?
— Чаще всего смотрю передачи про животных, не люблю людей. "Говорящие головы"- это такой уровень… Я не знаю… Значит они кому-то зачем-то нужны. А почему – это надо понять.
— Все время говорят о том, что люди перестали читать. Все так стремительно, что длинные тексты не воспринимаются, не только молодежью, они вызывают раздражение. У вас есть такое ощущение?
— Я никогда не мог читать ничего длинного и в общем-то не читал. Мне было 22 года, когда я, счастливый, что пропустил это в школе, взялся за "Войну и мир". В это время я работал в шахте и не мог расстаться с книгой даже во время смены, и читал ее с фонариком во лбу в забое. Я наконец понимал каждое слово. Я немного чем горжусь, но вот чем я горжусь, что смог поставить в Ясной поляне памятник последнему тексту Толстого "Хаджи Мурат" — там, где он задумал повесть. Это была моя идея и я ее пробил.
— Вы сейчас что-то пишете?
— Книгу истории с географией, которая завершает все, что я написал, по-видимому. Это попытка понять Россию, опыт раздумий над пространством империи. Мне всегда не нравилась национальная идея, до которой мы не доросли.
— Удалось понять?
— Либо у меня мало ума, либо я что-то понял. Надеюсь, что я завершу свой труд, книга лежит в черновиках, надо вымести весь сор, а у меня уже не те силы. Впервые пробую текст надиктовывать. Не знаю, что из этого получится, править все равно придется, это уже другая работа над словом. Поскольку мой ангел-хранитель еще не устал меня сопровождать, наказывать и спасать, может, и удастся сделать этот том. Иногда я думаю, что он будет называться "Постскриптум". Постскриптум как жанр очень интересен, в него умещается все то, что ты пропустил.
