Ленинскими тропами: нужна ли России "лингвистическая полиция"

Ассоциация учителей литературы и русского языка предложила создать "лингвистическую полицию", которая будет защищать русский язык от обилия иностранных заимствований.

Максим Соколов, для МИА "Россия сегодня"

Председатель исполкома ассоциации, член совета по русскому языку при президенте РФ Роман Дощинский сообщил: "Такой закон есть во Франции: если в какой-то песне, например, процент заимствованных слов больше определенной границы, то эта песня появившись раз, больше не появится. Я думаю, что если изначально прописать статус, полномочия этой "лингвистической полиции", это может быть вообще, допустим, отдел в полиции, то, как предложение, со временем этот проект мог бы изменить ситуацию".

По мнению Дощинского, "У нас есть закон о государственном языке, но там нет пунктов, которые были бы связаны с охраной литературных норм. Нужно в законе о государственном языке прописать, что такое государственный язык, кто несет за него ответственность и должна ли за это быть, возможно, административная ответственность".

Поскольку инициатива учителей-словесников совпадает с общей тенденцией к всяческому регулированию и еще больше — с настроением депутатов, которые прямо-таки фонтанируют регулятивными идеями, публика же относится к такому депутатскому энтузиазму довольно критически, естественно было ожидать, что предложение учредить лингвистическую полицию встретит соответствующее общественное негодование. Оно, вероятно, бы и встретило, прозвучи это предложение в более спокойное время. Но сентябрь был так богат на разные события — от выборов в новую Думу до миллиардов полковника Захарченко, что пуристическое начинание педагогов в этом инфомационном шуме затерялось.

Но поскольку сама тема жива и возникает в политическом обиходе каждый год, если не чаще, позволительно предположить, что будет возникать и далее, потому что причина раздражения, побуждающая звать полицию etc. — живее всех живых. Птичий язык эффективных менеджеров, в котором от русского корнеслова остается в основном мат, все же прочие корни по преимуществу американские, все эти кейсы и компетенции достаточно утомляют, тем более, что так изъясняются далеко не только эффективные менеджеры. Пользуясь выражением теоретика языкового регулирования К. Ф. де Вожла, заложившего в середине XVII века основы регулятивной деятельности Французской Академии (в принципе действующие и поныне), птичий язык уже стал "обычаем двора и высшего дворянства". Правда, Вожла вряд ли назвал бы этот обычай добрым.

Возможно, педагоги и депутаты не помнят Вожла и Малерба, но Владимира Ильича скорее всего помнят. Ведь воспроизводимые из раза в раз призывы к полиции один к одному соответствуют записке, сочиненной В. И. Лениным в незабываемом 1919-м: "Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно…Газетный язык у нас тоже начинает портиться. Если недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова, то литераторам простить этого нельзя. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности? Сознаюсь, что меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет… Перенимать французски-нижегородское словоупотребление значит перенимать худшее от худших представителей русского помещичьего класса, который по-французски учился, но во-первых, не доучился, а во-вторых, коверкал русский язык. Не пора ли объявить войну коверканью русского языка?".

С заменой французского на английский (точнее, американский) выходит точь-в-точь, ста лет как не бывало.

При этом данные заветы Ильича как раз не носят на себе специфический отпечаток русского большевизма, III интернационала, мечты о мировой революции и даже не порождены ожесточением гражданской войны. Заветы скорее связаны с тем, что не всегда, но в известный момент консолидации нации и национального подъема возникает языковой пуризм, не готовый мириться с обычаем, когда от родного языка остается основном грамматика и служебные слова, а имена существительные все больше чужестранного происхождения.

Немецкий язык при упадке Германии в XVII веке оказался очень сильно офранцужен, с национальным подъемом в XIX веке явился пуризм совершенно по Владимиру Ильичу. Французский корнеслов потеснился в пользу немецкого, причем порою это достигалось административным путем — "Руководители Общенемецкого языкового союза вступали в соглашение с центральными государственными учреждениями, проводившими по его указаниям организованную чистку языка. Директор германской почты уничтожил в своем ведомстве несколько сот иностранных терминов, заменив их новыми немецкими. За ним последовало железнодорожное ведомство, уничтожившее около 1000 иностранных слов. Банковское дело пережило аналогичную реформу. В Гражданском уложении 1900 г. проведена была систематическая чистка юридической терминологии". Лозунгом немецких пуристов было "Ни одного иностранного слова для того, что столь же хорошо может быть сказано по-немецки". При этом, правда, воспоследовали и перегибы — наиболее страстные борцы за чистоту немецкого языка уже считали, что "Всякое иностранное слово может быть заменено немецким", а иностранщину и птичий язык называли "национальной изменой в языковых вопросах".

По русскому обычаю хватать через край не исключено, что в случае чего пуризм дойдет у нас и до таких высот.

Интересно, что при создании славянских литературных языков повторилась та же самая картина, только языковые "будители" очищали свои языки теперь уже от немецкого корнеслова. Так появились чешское "divadlo", т. е. "театр", словенский "brzovlak", т. е. "скорый поезд", калька с немецкого "Schnellzug" и хорватский "Kolodvor", т. е. "вокзал", опять же калька с немецкого "Bahnhof".

Иноплеменному уху это может быть забавно, но ведь и в русском имела место та же картина в начале XIX века. Положим, шишковские "мокроступы", т. е. "калоши", не прижились, но карамзинские "промышленность", "благотворительность", "вольнодумство", "достопримечательность", "влюбленность", "утонченность", "человечность", "первоклассный" прижились и весьма. А ведь это такие же искусственно составленные слова, как и брзовлак. Только Карамзин калькировал с французского.

Очевидно, перегруженность языка варваризмами, от которой страдали русский и немецкий в XVIII веке, с необходимостью влечет за собой пуристическую реакцию и установление — в том числе и авторитетом государственной власти "доброго обычая" в духе французского регулятора XVII века Вожла. В XXI веке русский язык столь же перенасыщен варваризмами, и рано или поздно мы все равно пойдем ленинским курсом. Он же европейский — курс национального языкового строительства.

Главное только не пересолить, это мы тоже умеем.