Тимофей Сергейцев, член Зиновьевского клуба МИА "Россия сегодня"
Завершился парад съездов всех основных политических сил России — как парламентских, так и тех, кто только рассчитывает войти в состав новой Госдумы.
Дверь в "клуб избранных" приоткрыта на сей раз чуть шире: можно было зарегистрировать новую политическую партию, можно идти по мажоритарному округу.
Делать же что-то очевидно необходимо, и это — вовсе не очередная приватизация. Второй раз войти в ту же реку, что и в 90-х, уже не получится. Так насколько велики шансы на обновление парламента, и чего стоит (или не стоит) ждать от него?
Новый российский парламентаризм
2016-й год для российского парламентаризма юбилейный — 110-й от создания оного Николаем II "по результатам" Русско-японской войны и революционных волнений 1905 года. Получилось так, что русские депутаты начали с радикальной оппозиции царю и "режиму". Формуле русской демократии ещё только предстояло сложиться.
И в 1993-м она явно была не готова, поскольку "царь Борис" (так звали Ельцина в коридорах власти его собственные подчиненные) не просто распустил парламент (как до него это делал настоящий царь, Николай II), а ещё и расстрелял Белый дом из артиллерийских орудий.
По той же причине Вашингтон согласился с введением в Конституцию России института президентской власти, отличного от классических "трёх ветвей" (законодательной, исполнительной, судебной) и, до известной степени, стоящего над ними. Однако появление такого института соответствовало и русской политической культуре, которая воспроизвелась и в Советском Союзе в качестве института Генерального секретаря КПСС и официального культа его личности в том или ином варианте интенсивности и стиля.
Правый фланг пуст
Потом, в уже путинский период, только ленивый из либералов-ельцинистов не упрекал "систему" в отсутствии оппозиции, якобы не допускаемой к легальным возможностям. Это как минимум странно — сами же эту оппозицию и выкурили из Белого дома самыми немирными средствами.
И сотне персон это удалось — мы получили сотню олигархов, якобы гениев экономики, которые якобы должны были осчастливить всех остальных. Но нет у малого и среднего бизнеса большего врага, чем олигархическое правление. Нет и более надёжного источника коррупции — как политической, так и экономической. Нет большей помехи для работы судебной системы.
Сегодня этот обман столь очевиден и столь непростителен в наших глазах, что в "истине по делу" утонула вся либеральная и правая риторика. Кому бы она ни принадлежала. Так что правый фланг русской представительной демократии имеет шанс появиться не раньше, чем придут новые люди, не запятнанные ваучерами и залоговыми аукционами, и не дадут честную оценку тому, что делалось под либеральными лозунгами в 90-е годы (и позже). И этим людям ещё тоже должны поверить.
Левые недостаточно левы
Левые точно так же никак не могут быть у нас оппозицией — ни т.н. "коммунисты", ни "справедливые", говорящие о чём-то "социалистическом", но назваться социалистической партией стесняющиеся. И не удивительно. Причин тому как минимум две.
Во-первых, в постсоветской России, после демонтажа социалистических систем жизнеобеспечения, левая риторика, обещание социальных гарантий по максимально широкому спектру насущных проблем является единственно возможной базой устойчивого парламентского большинства.
Эту базу и освоила партия власти, заключив с избирателем известного рода "общественный договор": неналоговые (считай — сырьевые) доходы — на социальные нужды.
Во-вторых, ну какие могут быть в России реальные коммунисты и социалисты иже с ними, если сам субъект, строивший коммунистическое общество, — КПСС — самоликвидировался, убил свой собственный проект и сам ликвидировал советскую экономику несколькими элегантными шагами, в том числе такими, как "сухой закон" и отмена монополии внешней торговли в частности?
Лидер КПРФ Геннадий Зюганов в 1996 году в самом страшном сне не видел возможности взять на себя ответственность за страну, взять власть. Он всячески уклонялся от этого и вздохнул с глубоким облегчением, когда неимоверными усилиями группы Чубайса и прочих ельцинистов "коммунистический реванш" с треском провалился уже, на этот раз без всяких пушек.
Выучил господин Зюганов уроки 1993-го. Хорошо выучил. Так что партия власти сама занимает идеологически левые позиции, любезно предоставленные ей партиями-имитаторами — КПРФ и "Справедливой Россией", и имеет роскошь в этом качестве оставаться неназванной и неузнанной. Оппозиция слева ей никак не грозит — по причине самоликвидации.
Русская формула демократии
Самое удивительное, всё это понимают и люди вообще. Они не глупее политологов. За сто десять лет страна наконец решила задачу создания конституционной монархии, только эта монархия особого рода — выборная. Возможно, только в этом случае она и может быть конституционной.
Кстати, выборной монархией считают своё общественное устройство, например, французы, причём практически без кавычек. Этому Францию научили неоднократные переходы к республике и обратно, к королевской власти. И сопровождающие их революции.
Оппозицию часто увязывают с двухпартийной системой, забывая, что такие системы складываются вовсе не благодаря применению правильной теории устройства государства, а из примирения и сохранения по результатам гражданских войн конкретных противоборствующих национальных сил.
У нас же — как бы мы к этому ни относились — по результатам гражданской войны фактически осталась только одна сила. Никакой двухпартийной системы у нас по этой причине просто не может быть — в смысле постоянной реальной политической борьбы за власть между двумя партиями.
Но огорчаться из-за этого на либеральный манер не стоит: нам и не нужна оппозиция, которая обязательно связывает коррекцию программы национального развития и исторической стратегии с непримиримой борьбой за власть. При этом нам нужна дискуссия по такой программе и её коррекция без всякой связанной именно с ней борьбы.
И нам также нужна борьба за власть, сменяемость власти без изменения исторической стратегии, не увязанная с установлением и коррекцией такой стратегии.
Поскольку обратное, а именно: связь политической борьбы за власть с альтернативными и несовместимыми вариантами исторической стратегии нации, — как раз и означает непримиримый раскол общества и революцию.
Цена русской революции много выше, чем английской, французской и американской — русские в таком противостоянии идут до конца. Не нужна нам революция, она уже у нас была. И, как кажется, раскол политической нации мы тоже преодолели. Отсюда и национальный консенсус — крымский, путинский.
Увязывать ход этой дискуссии и позиции в ней со сменяемостью политической власти не только не нужно, но и крайне опасно. Сменяемость политической власти должна быть связана исключительно с циклом её собственного воспроизводства. С ответственностью за целостность, суверенитет и стратегическое выживание страны.
В этом русская формула демократии. И эволюционное развитие парламента, которое у нас явно происходит, возможно, сделает его местом для такой дискуссии.
