Роды на крыльце в Приморье: проблемы мигранта или общества?

Алексей Дёмин, РИА Новости

История с гражданкой Узбекистана, которая утром 6 ноября пришла рожать на крыльцо роддома №1 во Владивостоке, взбудоражила горожан. Было много разных точек зрения на то правы ли врачи и обвинений в адрес самой мигрантки, как матери. Корреспондент РИА Новости попытался разобраться, какова в этой ситуации роль не только самой мигрантки и врачей, но и общества, а также отношения к мигрантам в целом.

Мигрантке навешали "люлей"

История с мигранткой, всколыхнувшая Владивосток на прошлой неделе, как мне кажется, выявила один из симптомов нашего сегодняшнего российского общества — стереотипность мышления. За время, пока несчастная рожала, бежала и скрывалась в подвале, где ее в итоге нашли, женщину буквально увешали "ярлыками". Первый из них — "мигрантка", второй — "нелегалка", третий — "люли".

Если первые два определения многим понятны, то последнее оставляет рад вопросов. Известно оно многим и давно уже встречается в словарях. Итак, люли — одна из восточных ветвей цыган, распространенная в Таджикистане, Узбекистане и Киргизии.

Мне как достаточно молодому жителю Владивостока это определение до сих пор не встречалось. Новое понятие открылось только после "скандала с мигранткой". Однако это и другие два определения несчастной девушки меня не устраивают, потому что каждое из них несет с собой определенное отношение как к ней, так и к ситуации в целом.

Стоит откинуть общественные штампы, и перед нами открывается ситуация, в которой оказался простой человек: пришла рожать, но не пустили. По сообщениям СМИ, тогда женщина пошла на газон, скандалить. И "скандалила" на том газоне не мигрантка, нелегалка или люли. Нет. Там был человек, который этим скандалом пытался заявить о нарушении своих человеческих прав.

Она наверняка знала о том, как ее воспринимают в этой стране, она, вероятно, знала, как ее называют. Но в том момент, когда она кричала на газоне перед больницей, это была женщина, которая рожает ребенка — не мигрантка, не нелегалка, не люли. А такая же женщина, как и все, кто мог видеть ее из теплых больничных палат. Таким образом, из парка перед больницей звучал крик не мигрантки, а матери.

А знаете, чем она отличается от других девушек, жен и матерей? Ничем. В комментариях к сообщениям РИА Новости встречались мысли, что то же самое могло произойти с русской женщиной перед роддомом на Ближнем Востоке, и неизвестно, чем бы все закончилось. Значит ли это, что мы подсознательно боимся и допускаем, что так же могут отнестись и к нам, что в другой стране мы, россияне, эквивалент "люли"?

В целом причину такого отношения к человеку, пришедшему рожать не в подвал, а на порог роддома, что уже делает женщину хоть сколько-нибудь стоящей матерью, я вижу в нашем менталитете. Мы с детства научены подозрению к другим, вспомните кино-фольклорные "тамбовский волк тебе товарищ" и "человек человеку — волк".

Из роддома в мир "детей подземелья"

Вернемся к ярлыкам, которые навешивает на людей российское общество. Мигрантка, нелегалка, люли — это, как мне кажется, определения навязанные, во-первых, так называемой "системой" (так иногда молодежь называет государство — ред.), во-вторых, старшим поколением. Первые два понятия мы уясняем, когда знакомимся с российским законодательством, третье нам объясняют "бывалые" люди (тоже ярлык).

Немного о законодательстве. В моих беседах с представителями диаспор они не раз говорили, что положение мигрантов за границей лучше, чем в России. Медицинская страховка, биржа труда и прочие социальные гарантии. Объясняется это не тем, что на Западе априори рай земной, как принято думать у нас, а тем, что там культура обусловлена принципами гуманизма. Иными словами, человек на первом месте.

В России с начала XX века на первом месте был класс. Вероятно, поэтому мы воспринимаем женщину, которая пришла в роддом, как мигрантку, но не как мать. Любого, кто становится частью российского общества, оно же пытается поместить в ячейку, где его будет легко найти и "принять меры" в случае чего. Вот "россиянин", вот "мигрант", но нет "человека".

На этом же разделении основаны и законы вообще. Однако на западе есть "человек", а потом "закон". У нас же "закон", а потом мы еще посмотрим, кто тут мигрантка, кто нелегалка, а кто люли. И каждому, не забыть бы нашу извечную религиозность, "воздастся по делам его".

Далее, расхожее определение "люли". В нем сквозит мир, который старшее поколение оставляет нам, молодым. Мне жутко было слушать, насколько некоторые мои собеседники настаивали, что мигрантка — это "люли" и никто больше. Звучало как приговор. Почему, если миллионы жили в мире, где есть "люли", я должен оказаться там же?

Мне как человеку, встречавшему цыган на экране монитора, в фильмах Кустурицы и в подземных переходах, приятно думать, что это женщины, которые растят своих детей так, как принято у них. Да, не так, как мы. Да, вероятно, это неправильно с точки зрения отношения матери к ребенку. Однако я не хочу быть врачом, который, поняв, что перед ним "люли", откажет ей в необходимой помощи.

Лишнее доказательство, что эти наши определения задавили все человеческое в обществе, в том, что женщина сбежала. Она скрылась не в таборе, куда ее мысленно селили сторонники "теории люли", а сбежала в подвал. Иными словами, в подполье. Тот самый "андеграунд", куда стремятся не понятые взрослыми и не желающие жить по их законам подростки. Туда же, куда наше общество, судя по всему, спрятало слово "человечность".

Каждому свои условия

Теперь давайте соберем все вместе. Итак, мать пришла рожать ребенка. Врач мысленно поставил штамп и попросил подождать. Россиянку, вероятно, приняли бы сразу. Недолго думая, мать пошла требовать спасения себя и ребенка на газон клиники, требовать спасения человека, а не люли. В итоге она благополучно родила, хоть и не в палате, но в холле больницы. А потом бежала в подвал.

С точки зрения общества это плохая мать. И, по большому счету, мы создали ей для этого условия. А она на них согласилась, потому, собственно, и плохая. А иных условий у нас нет. Либо ты местный житель — хорошая мать, хранительница очага. Либо мигрантка, которая приехала рожать, но примут ли тебя, как выяснилось, — большой вопрос.

С точки зрения общества — это плохие врачи. У нас принято все делить на два: врач — пациент, врач — россиянин, врач — мигрант. Добавив типичную для России, а-ля Салтыков-Щедрин, бюрократию, в третьем случае мы получаем ксенофоба, который думает, что если ты без документов, да еще и со дна общества, то можешь и подождать. Всего этого, насколько мне известно, клятва Гиппократа не предусматривает.

Жизнь вообще исторична. От старших к младшим переходят принципы наподобие еще древнеримского "человек человеку — волк". Они же переносятся на отношение к другим людям. В итоге ребенок, рожденный мигранткой, узнав историю своего появления на свет, вряд ли будет рад. Его жизнь началась со страданий и в них, вероятно, и продолжится. Хотя, возвращаясь к первому нашему пункту, напомню, что он тоже человек. Причем пока что не заслуживший отношения, которое питает наше общество ко всем мигрантам без разбора.

А потом мы удивляемся, как много преступлений совершают приезжие из других стран. Все потому, что пока на Западе им мягко навязывают "свои правила игры", относясь как к людям, мы тут навязываем им "свою ненависть", воспринимая их как мигрантов. Страна, где ты не можешь родить, как все, по определению не может стать домом. И дело тут не в том, что нужно любить "мигранта", а в том, что нужно относиться к мигранту "по-человечески".

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.