Сергей Петухов, обозреватель РИА Новости.
Само по себе событие рядовое, подобные встречи специалистов-историков продолжатся до 1 ноября. Интереснее другое: насколько уже изменилась российская история за те неполные три месяца, которые прошли с начала общественного обсуждения концепции.
Как отвечали на "трудные вопросы" истории
Проект концепции нового учебно-методического комплекса по отечественной истории был вывешен для всенародного обсуждения на сайте Минобрнауки 1 июля. А уже 2 июля на сайте Российского исторического общества были обнародован "Примерный перечень "трудных вопросов истории"".
Сами формулировки этих вопросов делали их в значительной степени риторическими, а уже опубликованный днем раньше Минобрнауки проект отечественной истории на многие из них отвечал заранее и правильно.
Например, трудный вопрос о варягах там формулировался обтекаемо: "Проблема образования Древнерусского государства. Очаги формирования государств на восточнославянской территории. Начало династии Рюриковичей". Татаро-монгольское иго получило название "системы зависимости русских земель от ордынских ханов". Отмечена "противоречивость личности Ивана Грозного и проводимых им преобразований". А для сталинской эпохи был придуман новый термин — "сталинский социализм", с помощью которого, по мысли составителей концепции, многое, наверное, можно было объяснить: вроде и социализм, да не тот.
В той версии концепции, которую в среду обсуждали академики (имеется в распоряжении РИА Новости), уже без обиняков написано: ""Шоковая терапия" привела к резкому снижению уровня жизни населения". Вероятно, уточнение потребовалось для особо непонятливых учителей.
После этого последнего в документе предложения вопреки правилам правописания не стоит точка. Вероятно, потому, что поставить ее было исторически неправильно. Поставить многоточие — политически двусмысленно. А отсутствие вообще знака препинания логически оправдано, ведь обсуждение концепции еще не закончено.
Что еще изменилось в истории
Въедливые граждане, взявшие на себя труд (а он нелегкий, потому документы большие по объему) дословно сравнить ту историю, которая была нам предложена к обсуждению 1 июля, и ту, которая осталась от нее на сегодня, нашли еще массу мелких исчезновений и добавлений в нее.
Некоторые, правда, читая невнимательно, упрекают теперь составителей и редакторов концепции в том, что в ней практически отсутствует понятие "оппозиции власти", якобы она встречается только один раз при царствовании Александра I. Это неправда, про оппозицию в курсе отечественной истории говорится, наверное, даже слишком навязчиво, начиная с Петра I и заканчивая Горбачевым. А вот как раз во времена Александра I ее школьники и не найдут в учебнике. Как, впрочем, не найдут упоминания и о существовании какой-либо оппозиции в современной России после 2000 года.
При этом во времена Петра и слова-то "оппозиция" не знали. Как не знал революционный пролетариат и крестьянство про "социальные лифты", которые им создали революция и коллективизация. Но спасибо и на том, что оброк в новом учебнике не назван монетизацией барщины.
Вообще, что касается новой и новейшей истории культуры, то тут возникают свои "трудные вопросы". Например, на данном этапе обсуждения концепции в ней отечественную культуры заслуженно представляют такие исторические личности, как Муслим Магомаев, Полад Бюль-Бюль Оглы, Андрей Макаревич, Алла Пугачева и Иосиф Кобзон. Но с точки зрения возрождения духовных скреп нации отсутствие среди них Людмилы Зыкиной — нонсенс.
В целом же, критика концепции нового курса отечественной истории — увлекательнейшее занятие, наверное, не менее захватывающее, чем составление такой концепции. Но к тому, какую историю российского государства будет знать новое поколение россиян, все это имеет весьма опосредованное отношение.
Кто главный творец истории
Если кто-то из составителей новой концепции школьного курса истории всерьез полагал, что современные школьники учат этот предмет исключительно по учебнику, то гражданским долгом отечественных педагогов было бы разъяснить им глубину их заблуждений.
Учителя прекрасно знают, что любая концепция по истории оставляет им столько степеней свободы для преподавания, сколько, наверное, ни один другой школьный предмет. В программе по математике либо есть теорема Пифагора, либо ее нет. Если нет, то про нее учитель ничего не скажет. Если есть, то расскажет, как ее доказать, и ничего больше. Даже в литературе, если из нее исключили роман Горького "Мать", то духовными исканиями пролетария Павла Власова школьников можно только на факультативных занятиях озаботить, и только — если они сами того захотят.
В истории же легко можно вложить в головы учеников тот ее вариант, который мил конкретному учителю, и при этом он ни на миллиметр не выйдет за рамки перечня событий, дат и имен, предписанных ему концепцией. Все дело в интерпретации этих событий, дат и имен.
А из этого вытекает один — наверное, неприятный — вывод для составителей нового курса истории. Не с того стандарта начали. Если поставлена задача унифицировать курс школьной истории, то надо начинать с унификации учителя истории.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
