Новый призыв Государственной Думы заметно активизировался по части законодательных инициатив в области культуры. Все они, как правило, носят репрессивный характер: это запретить, а это ограничить, а вот тут учредить наблюдательный совет. И хорошо бы изобрести рамки для деятелей искусства на предмет выявления у них склонностей к эстетическому терроризму и к покушению на убийство общественной морали. Все, что угодно, любой административный креатив, только не будем называть его цензурой. Хотя никак по-другому все это и нельзя назвать.
Если так дальше дело пойдет, то довольно скоро придется поставить вопрос об отделении художественной культуры от государства в конституционном порядке. По аналогии с церковью.
"А что, это мысль", – как сказал один из героев рязановского фильма. Тут-то я подумал, что не все смыслы из притчи о двух "русских ковчегах" мировой культуры – Эрмитаже и музее изящных искусств имени Пушкина – я извлек в предыдущей колонке.
***
Теперь плавание этих двух ковчегов в моем сознании нечаянно срифмовалось с экспедицией двух русских парусников "Юноны" и "Авось", случившееся более двух веков назад.
Ничего нет иррациональнее и надежнее этого русского "авось".
Оно дважды довело графа Резанова до Америки. Второй раз посмертно – со спектаклем Марка Захарова. Начиналось же оно, как я помню, в студеную пору застоя. И казалось, как рассказывают его инициаторы, совершенно безнадежным. Все обстоятельства были против, а они их счастливо каким-то чудом одолели.
…Все кругосветные путешествия по своей природе иррациональны и неисповедимы. Как неисповедима и иррациональна несколько веков назад оказалась любовь русского графа и юной дочери калифорнийского губернатора.
Как вообще неисповедима и иррациональна всякая Любовь. В том числе, и к искусству. В том числе и августейших особ.
Отчего вдруг императрица Екатерина II, проживая в своем просторном Зимнем дворце, настолько прониклась страстью к живописи, что повелела рядом с ним пристроить небольшое здание, куда были помещены две сотни работ голландских и фламандских мастеров?.. Отчего спустя два века два русских купца из старообрядческих родов Иван Морозов и Сергей Щукин так увлеклись французским авангардом, что их домашние коллекции образовали едва ли не самое полное собрание авангардной классики ХХ века?..
Отчего университетский профессор Иван Цветаев из семьи православного священника загорелся идеей создания в сердце Первопрестольной музея античной классики?..
Пожалуй, что нет рациональных ответов на эти вопросы. И бог с ними – с вопросами. Тут на другое стоит обратить внимание. Оба ковчега культуры образовались вследствие частной инициативы.
С пушкинским ГМИИ все очевидно: университетский профессор убедил Николая II позволить возвести здание, богатый предприниматель Нечаев-Мальцов профинансировал строительство. И дело пошло. И все получилось.
Так ведь и государыня Екатерина Алексеевна в частном порядке собрала свою коллекцию. А круг знакомства с шедеврами был ограничен, по ее собственному признанию, мышами, если не держать в уме собственно хозяйку Зимнего дворца.
В природе художественного творчества и приобщения к его созданиям достаточно устойчивы приватная составляющая, ее индивидуалистическая основа, ее интимный характер.
Слово "эрмитаж" ясно намекает на предназначение музея изящных искусств. Слово это французское. Означает оно место уединения, обитель отшельника.
Другое дело, что по мере демократизации человеческого общежития музейное отшельничество становится все более массовым. Сквозь многочисленные залы Эрмитажа и других музеев сегодня текут нескончаемые потоки отшельников. Отшельников на час, на два…
***
С победой Октября Церковь не была отделена от государства, а подчинена ему. С Культурой случилось тоже самое. И в каком-то смысле случилось худшее: ей было в декретивном порядке предложено служить у Государства на посылках. Музеи тут же превратились в госучреждения. Их сокровища стали государственной собственностью и своего рода валютой, которой советская власть расплачивалась за техническую модернизацию страны.
С падением советской власти уже сама культура не пожелала отделяться от Государства. Она была похожа на выращенного в зоопарке зверя, отпущенного на свободу, растерянного и беззащитного. И запросилась обратно, в клетку. То есть на службу. И стала напрашиваться на госзаказы – на исторические, мифологические, патриотические, идеологические и просто – на тактические.
Тут и Государство сообразило, что ему без гуманитарного спонсорства в виде сиюминутной поддержки в предвыборных гонках не обойтись.
Искусство в очередной раз – на развилке. Как, впрочем, и само Государство. Если снова они упадут друг к другу в объятия, то снова в ущерб друг другу. Вопрос в том, чтобы соблюсти дистанцию. А самый главный вопрос: как ее соблюсти?
***
До того, как грянула великая социалистическая революция, дистанция была. Искусство оставалось сферой частной деятельности. И никто ни из больших, ни малых писателей не чувствовал себя зависимым от власть имущих. Не идеологически, не материально. Не прямо, не косвенно.
Сегодня по некоторым косвенным признакам стало заметно, что государство с подачи некоторых парламентариев и деятелей культуры не прочь порулить культурой, поруководить ею, проконтролировать ее ход.
По-моему, напрасный труд, вредный труд. Культура старше Государства, мудрее Государства, плодотворнее Государства. И уж тем более, человечнее Государства.
Зато Государство амбициознее. В этом – проблема. Не столько Культуры, сколько Государства.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
