В пятницу и субботу в Московском академическом музыкальном театре имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко состоялась премьера балета Джона Ноймайера по сказке Ганса Христиана Андерсена "Русалочка". Не в последнюю очередь эта премьера привлекла внимание СМИ тем, что выдающийся балетмейстер создал этот балет на музыку 37-летнего композитора, уроженки Челябинска, Леры (Валерии) Ауэрбах, которая достаточно успешна на Западе, но доселе была практически неизвестна на российской сцене.
После премьеры Главный редактор Интернет-журнала RussiaProfile.org Андрей Золотов – младший беседовал о спектакле со своим отцом, известным критиком, Заслуженным деятелем искусств России, профессором Андреем Золотовым.
АЗ-ст. - Джон Ноймайер – один из крупнейших современных хореографов и человек очень серьезный. Потому что в современном искусстве достаточно много штукарей, людей, способных произвести некое изделие. И, увы, не так много поэтов. Ноймайер – конечно, один из крупных мастеров современной хореографии. Человек искренний, человек честный, очень талантливый, высоко профессиональный, презентующий себя как новатора, но не супер-новатора. Он человек, который всё же не рвёт с традицией.
Ноймайер дружит с Театром имени Станиславского и Немировича-Данченко, сравнительно недавно он поставил там балет "Чайка" по Чехову.
АЗ-мл. - На чью музыку?
АЗ-ст. - В балете "Чайка" разная музыка – Шостаковича, Чайковского, Скрябина и современной шотландской перкуссионистки. Хорошо, что ты это спросил, потому что мы подходим к важной теме: какова роль музыки в балетном спектакле – определяющая или прикладная? И так, и этак бывает.
Скажем, балеты Чайковского, поставленные Григоровичем вослед Петипа, являются именно интерпретацией музыки. Трудно сказать, как музыка Чайковского для балета воспринималась тогда, когда она писалась. Но за это время она стала настолько самостоятельной и любимой музыкой, что балетный театр в его лучших проявлениях становится ее интерпретатором. Так же и с Хачатуряном. Он был живым композитором для целого ряда знаменитых постановок балета "Спартак". Но эта музыка дала такой эмоциональный пласт для фантазии балетмейстеров, что все постановки этого балета рождались от разного слышания музыки Хачатуряна.
Другая тенденция – это использование музыки хореографом. Иногда хореограф подбирает музыку для себя. Мне трудно сказать, например, вдохновлялся ли Баланчин музыкой Стравинского, или он считал, что музыка Стравинского отвечает тем или иным его внутренним конструкциям. Иногда бывает крайне бесцеремонное обращение хореографа с музыкой, причем у признанных хореографов. Например, Ролан Пети, который сделал балет "Пиковая дама", взял музыку святую – Шестую симфонию Чайковского, и при этом переставил там части, что, с моей точки зрения, безобразие, потому что это в корне меняет всю драматургию Чайковского.
Сегодня мы имеем вариант, при котором хореограф и композитор работали вместе. Кто кому предложил работать вместе, кто кого рекомендовал, какая фирма продюсерская кого с кем соединила – я не знаю. Сегодня мы имеем один факт: выдающийся хореограф работал над этим балетом вместе с молодым композитором, молодой женщиной из России, осевшей и, видимо, преуспевшей на Западе. Свидетельствует ли это о том, что этот хореограф так высоко ценит этого композитора – я с ним об этом не беседовал, говорить об этом не могу. Меня даже удивило, что, выступая накануне премьеры в программе новостей телеканала "Культура", Ноймайер ни словом не обмолвился о музыке и даже не упомянул имени композитора. Может быть, это результат телевизионной суеты и короткого формата, а может быть, он не считал это необходимым.
АЗ-мл. - В интервью газете "Неделя" Ноймайер сказал: "Мне интересно работать с живым композитором. Она согласилась писать музыку, когда оставался примерно год до премьеры. Я мог обсуждать с ней все детали. Мне нравится быть гибким, постоянно что-то менять. Я всегда так поступал с танцовщиками, а теперь есть возможность работать так и с композитором".
АЗ-ст. - Это исчерпывающее заявление. То есть для Ноймайера в этой работе композитор – это один из артистов. Может быть такая постановка вопроса? Может!
И вот мы с этим сегодня встретились – когда два живых художника, один широко известный и признанный, другой неизвестный в России, привезли свою работу. В программе очень точно сказано: "Русалочка". Балет Джона Ноймайера по сказке Андерсена. Здесь все от Ноймайера – хореография, очень хорошее художественное оформление, постановка - то есть режиссура, и общая концепция, которая включает в себя музыку.
Ноймайер – натура поэтическая, человек со своим сложным внутренним миром, и при этом желающий свой внутренний мир не зашифровывать для публики, а, наоборот, его открывать. Он желает открыться миру, желает говорить о том, как ему трудно, как он одинок. Но делает он это без особых претензий, без грубости, без горделивости – я бы сказал, скромно, художественно. Я бы не назвал это камерным балетом, но это достаточно интимный разговор в публичном театральном пространстве.
АЗ-мл. - А о чем разговор?
АЗ-ст. - Это разговор о любви, о любовном чувстве и противоречиях, с ним связанных. Герой данного балета Поэт – мы можем ассоциировать его с Андерсеном, а можем и с самим балетмейстером, а можем и не идти по пути конкретных уточнений. Просто: он Поэт!
АЗ-мл. - При этом Русалочка является воплощением любви Поэта к своему другу. Тот, однако, предпочитает ему женщину, женится. Так же и Русалочка, ставшая через мучения, ради своей любви к Принцу, земной женщиной, страдающая от борьбы в себе этих двух идентичностей, оказывается в итоге отвергнутой Принцем ради обычной женщины – Принцессы. А друг Поэта и Принц – это один и тот же образ, их играет один и тот же артист. В конце балета душа Поэта и душа погибшей Русалочки возносятся на небеса. При этом на всем протяжении спектакля и на сцене, и в музыке идет противопоставление поэтического мира этой особой любви обычному миру людей, представляемому как вульгарный…
АЗ-ст. - В либретто сказано весьма конкретно: "Во время морского путешествия Поэт вспоминает свадьбу Эдварда и Генриетты. Слеза Поэта медленно стекает по его щеке в море воспоминаний и фантазий. На морском дне тоска Поэта по Эдварду принимает вид Русалочки, которая видит на поверхности моря корабль и мечтает о мире людей". Мир воспоминаний и фантазий – это очень важно.
АЗ-мл. - Композитор Валерия Ауэрбах в своем интервью, опубликованном в программе, говорит, что здесь три мира – мир морской, мир земной и мир воздушный. У меня сложилось впечатление, что мир земной и воздушный удались в этом спектакле больше, чем мир морской. Второе отделение меня, безусловно, захватило – и музыкой, и хореографией, и сценографией в широком смысле слова. Здесь сценография – это не отдельно декорации и костюмы. Весь рисунок сцены, света, танца…
АЗ-ст. - Я согласен. Это "сценографический" спектакль. Если в какой-то момент замолкнет музыка, а в какой-то момент артисты перестанут двигаться, то будет работать какой-то третий элемент. Это синтетический спектакль. Я бы даже сказал, что в этом спектакле Ноймайер как художник меня привлек особенно, потому что сценическое решение красиво, убедительно, просто и удобно для танца.
АЗ-мл. - При этом танец не то чтобы очень авангардистский, правда?
АЗ-ст. - Оригинальность Ноймайера в том, что он индивидуально чувствует то, что в него пришло из прежнего времени. Его сосредоточенность на самом себе неагрессивна. Многие в современном искусстве агрессивны – они пытаются отменить то, что было до них, отодвинуть, чтобы освободить для себя площадку. У Ноймайера этого нет. Он поэтичен!
В этом спектакле все сопряжено – танцевальное действие с художественным решением, с атмосферой. И музыка здесь является не самоценностью, а частью атмосферы. Для спектакля это большое достоинство.
АЗ-мл. - И все же – что можно сказать о собственно музыке Леры – или, правильнее, Валерии - Ауэрбах?
АЗ-ст. - Я впервые услышал музыку этого композитора и не могу делать больших обобщений. Автор – человек даровитый и достаточно хорошо освоивший профессию. Это часть современного музыкального процесса со всеми чертами, характерными для многих современных сочинителей музыки, – и игра в контрасты, и цитирование, и стилизация. Слава Богу, что эта музыка не претендует на особую оригинальность. Наиболее яркие эпизоды, которые начинают трогать слух и душу – это фрагменты, связанные либо с использованием той или иной цитаты, либо с намеренной стилизацией того или иного музыкального пласта. В какие-то моменты у меня возникали ассоциации с Шостаковичем, в какие-то с Прокофьевым, в какие-то – с Валерием Гаврилиным. Ну и, конечно же, с Альфредом Шнитке, который явно повлиял на нее своим атмосферным стилем, свободным обращением с разнохарактерным музыкальным материалом. У него, конечно же, личность была чрезвычайно сильная и интересная.
Музыка балета очень многословна. Может быть, именно этим автор хотела передать водную стихию – много-много воды. Я вполне допускаю, что, услышав какие-то её камерные или симфонические произведения, я лучше почувствую особенности авторской стилистики. Но в данном спектакле музыка явно на месте и достойно выполняет свою функцию – она в хорошем смысле слова прикладная.
Хочу особо сказать, что балетная труппа Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко в хорошем состоянии. Появились новые артисты, и Анна Хамзина в образе Русалочки производит очень славное впечатление. Ноймайеру было с кем работать. Я очень рад, что Сергей Филин, блистательный танцовщик из Большого театра, который прошел прекрасную школу у Григоровича и теперь возглавляет балетную труппу Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, показывает тщательность работы, желание сделать целостный спектакль, не акцентироваться особо на звездах, а делать ансамблевые спектакли с качественной хореографией. И приглашение Ноймайера уже на второй спектакль – это хороший вкус.
