Старая Полтавка (Волгоградская область), 26 июля – РИА Новости, Дмитрий Виноградов. Нынешняя засуха нанесла серьезный удар по российскому сельскому хозяйству, но сельхозпроизводители давно привыкли к непрекращающемуся кризису этой важнейшей сферы экономики. Председатель типичного пострадавшего от стихии предприятия – сельскохозяйственного производственного кооператива (СПК) им. Кирова в Старополтавском районе Волгоградской области Геннадий Побоков рассказал корреспонденту РИА Новости Дмитрию Виноградову, как сегодня строится экономика бывших советских колхозов и насколько сильно отразятся на них капризы природы.
- Геннадий Владимирович, что собой представляет ваше предприятие и сколько оно потеряло на засухе?
— У нас смешанное производство – зерновые и КРС. Около 10 тысяч гектар пашни и 600 коров. Своя ферма. Мы выращиваем зерно, часть из которого продаем, а часть пускаем на корм скоту. Продукцию животноводства тоже продаем – молоко и мясо. 180 работников. В общем, наше предприятие действительно довольно обычное.
Прямых затрат, без учетов упущенной выгодны, мы за год понесли 13 миллионов. Мы вспахали — это какие затраты! — И не получили ничего. Надо учитывать, что это уже третий неурожай подряд – в прошлом году была засуха, а зимой погибли почти все озимые (пшеница и рожь, которые сеют в конце августа и собирают в начале июня). Из-за прошлогодней засухи у нас не было семян, и я только на полтора миллиона (рублей) закупил семян яровых культур — и опять неурожай.
- А сейчас чтобы посеять озимые придется снова семена закупать?
— Нет, семена есть. Предназначались они для продажи, для житья. В связи с низкой ценой в прошлом году я его не стал продавать по 2-80 (рублей за килограмм). Я сказал: в связи с низкой ценой я его лучше на корм коровам пущу, через молоко пропущу. А теперь оно пригодится. Повезло. Лишь бы влага была (на посевной озимых). Даже если на 20 сантиметров земля промокнет, все равно очень опасно сеять, потому что нет влагозарядки.
Почему зимой все вымерзло? Не столько из-за корки, сколько из-за летней засухи. Потому что когда на 70, 80 сантиметров есть влага, то зимой из недр земли поступает тепло. И растение под снегом выдерживает. А сухая земля промерзает и оттуда никакого тепла. Сейчас мы видим трещины от засухи, а тогда от морозов земля трескалась — два пальца в трещины можно было засунуть.
- Какие сейчас кредиты на вашем хозяйстве?
— Брали долгосрочный кредит на пять лет на приобретение новой техники. Такая есть схема закупки новой техники: 20 на 80 или 10 на 90. Это как ипотека: 10% платишь своими деньгами, берешь кредит в банке и 90% проплачиваешь кредитными средствами. Причем первый год кредит вообще не выплачиваешь. И техника, которую ты берешь, находится в залоге у банка. Сейчас я должен в сентябре отдать миллион и в декабре полмиллиона. В принципе выгодно, тем более что две трети процентной ставки тебе возвращает федеральный бюджет, а нам, как хозяйству высокой культуры (официальный термин) — одну треть компенсирует областной бюджет. То есть кредит получается беспроцентный.
И семь миллионов у меня краткосрочного, их я должен отдать в октябре. Его берут весной. Он целевой – для покупки ГСМа, на запчасти, на удобрение можно. Ни на какую на зарплату или налоги ты его не можешь потратить. Осенью урожай продаем и расплачиваемся. Но в этом году урожая нет — надеемся, что государство кредиты пролонгирует до следующего года.
- В сентябре у вас будет миллион, чтобы отдать?
— Тяжело отдавать, но надо. Он у меня уже отложен. Но если правительство сейчас пролонгирует кредиты для сельского хозяйства, то я его пущу на солярку, запчасти, на внутрихозяйственные нужды, на то, на то, на то. А если не пролонгирует, то я, конечно, отдам. А вот семи миллионов нет. Если бы я собрал 8-10 тысяч тонн зерна, то я бы две тысячи продал по 4 рубля (за килограмм), и погасил бы кредит. Но я-то ничего не соберу.
Обычно я часть урожая продаю, а остальное храню до зимы, когда цена на зерно поползет вверх — у меня есть свой заасфальтированный склад, где можно хранить 14 тысяч тонн зерна. Осенью денег у всех не хватает, выкидывают зерно на рынок — цена падает. Побоков на молоке живет, а зерно всегда начинает продавать в январе-феврале, когда трейдеры начинают выгребать зерно на экспорт.
- А сколько молока в год продаете?
— Две тысячи восемьсот тонн. Молокозаводы покупают у нас молоко по 12,7 за литр – ниже себестоимости. Не хочешь продавать по этой цене – не продавай. И куда я денусь? Два-три дня подержу в молоковозе, молоко киснет и становится никому не нужным.
Сельское хозяйство – единственная отрасль экономики, где продукцию продают ниже себестоимости. Если бы нам продавали солярку и электроэнергию хотя бы по себестоимости, то можно было бы работать. Нам продают по тем же ценам, что и всем. Все дорожает – газ, солярка и так далее, а на нашу продукцию цена стоит. В 2003 году мы покупали топливо по 4 рубля 30 копеек, а пшеницу реализовывали около 6 рублей. Коэффициент топлива к пшенице был один к полутора, один к двум – жить можно было. В 2008 году топливо стоило уже 27 рублей, а пшеница упала до трех. То есть соотношение девять к одному. Безумие!
Мясокомбинаты покупают у нас мясо по 100 рублей за килограмм. Вы где-нибудь в Москве видели такие цены? А сам на рынки не пробьешься. Мясо у нас забирают, а нам остается один навоз и тяжелые труды. На каждом килограмме накормится человек 30 разного ранга – от посредников до гаишников, санэпидемстанции и директоров на рынке.
Государство должно следить, чтобы над нами не было вот этого закупочного рэкета. Вместо этого оно только следит, чтобы молоко, мясо и хлеб не дорожали.
- На каких условиях обычно пролонгируют кредиты?
— Да просто сдвигают срок выплаты, например, на год, и все. Но все процентные ставки мы также выплачиваем, просто с отсрочкой. Сейчас и надо отодвигать. Потому что даже если мы сейчас озимые посеем, все равно зерно попадет в продажу не раньше следующего сентября. То есть на год минимум надо отодвигать. К озимой посевной мы готовы – семена есть, как я уже сказал, пары (отдохнувшее год «под паром» поле) ты видел. Прекрасные чистые пары. Дай бог чтобы зимой опять все не пропало.
- А по зарплате есть долги?
— Ни одного рубля долгов. У нас за этим очень строго прокуратура следит. Они воспринимают меня как работодателя и строго за долги наказывают, хотя я не работодатель. Средняя по хозяйству зарплата – 8 тысяч. Механизаторы в сезон зарабатывают 17-18 месяц, если нормально работать. Ну и в конце года, если с прибылью работали, пересчет – распределяем прибыль между работниками. В хорошие годы по 50-100 тысяч выходило.
- Как вообще выглядит структура собственности СПК?
— Это долевая собственность. Каждому члену кооператива принадлежит примерна равная доля – у кого-то больше, у кого-то меньше, в зависимости от стажа на этом предприятии. То есть мы все равны, но и налоговые органы, и сами работники воспринимают меня как собственника. А на предприятиях вроде нашего это не привилегии, а сплошная головная боль. Сейчас неурожай, денег нет, а работники недовольны лично мной – это не природа виновата, а лично я.
А в последние годы у нас новая напасть – работники выходят из кооператива и требуют выдать им их долю. Причем еще судятся со мной, чтобы я выплачивал долю живыми деньгами – это примерно 200 тысяч рублей. Зерном, овцами, или, например, четверть коровника никто забирать почему-то не хочет. А главное: деньги заберут, а потом ко мне же приходят обратно устраиваться на работу: знают, что людей у нас не хватает.
- Власти, на которые уповают потерявшие свой урожай земледельцы, в свою очередь, критикуют их, что они не страхуют свой урожай. Например, по данным областного комитета по сельскому хозяйству, в Волгоградской области от неурожая застрахованы всего 16% хозяйств. Почему так мало?
— Если я сею 4500 га, я должен заплатить примерно два-два с половиной миллиона рублей страхового взноса. Это, как вы понимаете, для нас серьезные деньги. Государство сейчас обязуется половину от суммы страхового взноса нам вернуть – то есть 1,25 миллиона. Казалось бы, хорошая схема. Но!
Если ты страхуешь свой дом от пожара, то страховой взнос – примерно один процент от будущей страховой премии. Страховщикам это выгодно, потому что вероятность пожара гораздо ниже, чем один шанс из ста. Вероятность же неурожая гораздо выше, поэтому и страховые взносы неподъемные для хозяйств, и премии огромные, разорительные для страховых компаний. К тому же пожар бывает у одного из тысячи застрахованных от пожара, а неурожай наступает одновременно у всех. Мы можем при наступлении страхового случая разорить всю страховую компанию.
Серьезные страховые фирмы в это не ввязываются, а ввязываются фирмы-одновдневки, задача которых – поделить вот эту бюджетную дотацию и украсть страховые взносы доверчивых кооперативов.
Как пилили бюджетную дотацию? Долгое время существовала черная схема: на выплату страховых взносов хозяйства брали кредиты у каких-нибудь аффилированных со страховыми компаниями банков. Таким образом, оформлялась фиктивная страховка – только для того, чтобы получить от государства этот самый 1,25 млн. рублей. Деньги государства в свою очередь пополам делились между участвующими в таких схемах товаропроизводителями и страховыми компаниями. Но когда наступал страховой случай, то товаропроихзводители не получали ни копейки, потому что у страховых компаний попросту нет таких денег.
Я шесть лет подряд страховал свой урожай в одной фирме, отдавал каждый год по два миллиона, а когда наступил страховой случай, фирма попросту развалилась и вскоре появилась под другим, похожим, именем. Я должен был получить 10 миллионов, но никаких денег не получил. И мне неизвестны случаи, чтобы кто-то что-то из моих знакомых получил. Поэтому сельхозтоваропроизводители в страхование попросту не верят.
В советское время страхование было обязательно. Застраховать корову стоило 18 рублей обязательное и еще 18 мог добавить добровольно. Корова сдохла – получил 360 рублей. На эти деньги можно было купить новую корову. Система работала. А сейчас не работает.
