Надежда Узунова, РИА Новости.
На сцену выходит женщина в странном головном уборе, напоминающем, скорее, разрытую фокстерьером клумбу, чем шляпку. Сама артистка сравнивала этот предмет своего туалета с капустой. Примерно так несуразно на полотнах Тулуз-Лотрека предстает известнейшая певица своего времени Иветт Гилбер.
«Ее внешность была далека от тогдашнего идеала красоты, а исполнительская манера была смесью пения и драматической игры», - говорит в беседе с корреспондентом РИА «Новости» Жоселин Турнье, современная исполнительница репертуара Иветт Гилбер, которая привезла свою необычную программу в Москву в рамках Дней франкофонии. И как вы думаете, где проходят ее концерты?.. В Третьяковке, да, да, в Инженерном корпусе, где сейчас развернута выставка работ великого Лотрека!
«Глядя на картины Тулуз-Лотрека, вы как будто входите в двери парижского кабаре и кафе-шантана. Недостает только музыки», - продолжает Жоселин Турнье. Этот недостаток и восполнил концерт, где не то, чтобы точно воспроизводится манера и голос Гильбер, но создается неповторимая атмосфера, которая прославила Париж. Сами французы окрестили то время, а лучше сказать свойственное тому времени культурное пространство «La Belle Epoque». Пожалуй, по накалу эмоций и творческого порыва эти годы (конец XIX в. - начало ХХ в.) явились креативным пиком в истории буржуазной Франции.
По словам Жоселин Турнье, песни и куплеты, звучавшие тогда со сцены «Мулен Руж», были весьма острыми и откровенными по содержанию. «Я говорю глупости. Ну да. Я ведь навеселе. Но это, в конце концов, мое дело. А что вы хотите от меня - пьяной - услышать...». Собственно именно это (и дразнящие демократические песенки, и желание водить судьбу за нос, и адская смесь сексуальной и социальной революционности) не забылось и стало одной из визитных карточек Парижа.
Теперь в «Мулен Руж» дают дежурные шоу с «клубничкой», рассчитанные исключительно на туристов (такое впечатление, что в первую очередь на японских). В золотой век парижских кабаре исполнители в своих выступлениях поднимали и социальные, а порой и политические вопросы, которые, изящно переплетаясь с фривольными шутками и шаловливыми намеками, заводили и без того взбудораженную и голодную публику. «Я из тюрьмы тебе пишу, дружок. Такое дело. Что натворила, невдомек. Не доглядела...».
Вызывающий своей «разнузданностью» (сейчас это кажется милыми шалостями в старинном духе) кан-кан противопоставлял себя традиционной морали, которую сочли устаревшей и утратившей свое влияние на рубеже веков. Сложилось даже такое понятие как синдром «конца века» (Le fin de siècle). Поэты, певцы и художники стали властителями дум, перетянув на себя одеяло авторитетов эпохи. То, что нам теперь кажется вполне естественным, тогда только начиналось. Религия (в частности, во Франции именно тогда Церковь отделяется от государства) постепенно теряет свое место в душах людей. И аудитория обращает свои сердца к Парнасу. Церковная кафедра уступает свое место театральным подмосткам.
- А как вы находите русскую аудиторию?
- Вы знаете, российский зритель - внимательный слушатель. Во Франции аудитория теперь не очень-то вслушивается в текст. А ведь это самое главное в жанре шансона. Такие песни обычно исполняются в кабаре и люди больше обращают внимание на фривольные шутки, чем на главную мысль. А в России слушатель интересуется текстом. Хотя здесь есть опасность оказаться непонятой из-за языкового барьера, мы все-таки находим общий язык...
Заметим, что хотя концерт Жоселин Турнье изначально был рассчитан только на знатоков французского языка, организаторы рискнули, и не прогадали, включив синхронный перевод в ход представления, так что контакт оказался полным.
Исполнительница следует Иветт Гилбер не только в подборе репертуара, но просто перевоплощается в нее. Главным атрибутом этого превращения стали длинные черные перчатки, которые подруга художника неизменно одевала при выходе на сцену и сделала их чем-то вроде своего фирменного знака. Тулуз-Лотрек никогда их не забывал, когда изображал Иветт Гилбер. У него даже есть полотно, где главным героем выступают именно они, небрежно брошенные певицей после концерта. А в остальном действо чем-то напоминает тонкий флер, накинутый на образ эпохи, через который мы всматриваемся в ее черты, как в мазки художника, такие же обволакивающие и обманчивые как заигрывания парижской кокотки тех лет.
Сто лет - достаточный срок, чтобы ощущение утратило свежесть. «Сейчас, с сожалением замечает Жоселин Турнье, в самой Франции шансон стал фольклорным прошлым. Публика утратила к нему интерес. Бывали случаи, когда в какой-то аудитории попросят что-нибудь исполнить. И вдруг молодежь с удивлением замечает, как это оказывается здорово. Большинство считает, что куплет может нравиться только пожилым». Иветт Гильбер же была не только популярна у себя на родине, но успешно гастролировала в США и Великобритании. Кстати, ее пролетарский стиль пришелся по вкусу даже коронованным особам. На закрытой вечеринке она пела для английского короля Эдварда VII и его приближенных. Французский шансон лег в основу знаменитых бродвейских скетчей. А известные афиши Тулуз-Лотрека превратили рекламу в высокохудожественный жанр. Когда он вызвался нарисовать портрет Иветт Гилбер, которую он боготворил как певицу, она была польщена. Но, увидев результат, который скорее напоминал карикатуру, в ужасе воскликнула откровенно, как в своих куплетах: «Маленькое чудовище, вы омерзительны!» Через сто лет именно эти рисунки во всей свежести и оригинальности передают современному поколению аромат того времени.
«Я искала простоты в своем образе, что соответствует моему небольшому телу и маленькой голове. И в то же время мне хотелось выделиться, отважиться на что-то вызывающее в своем творчестве. На то, чтобы соединить юмористические зарисовки в песне, показывая все непристойности, грубости и пороки своих современников, дать им возможность посмеяться над собой. В этом и было мое нововведение, моя идея», - говорит сама Гилбер о своем творчестве.
К сожалению, рано или поздно все становится историей. На очередном сломе, в начале XXI века, остывающий Модерн должен попытаться объяснить самодовольному Постмодерну одну простую, но вечную истину. Любая мода - это как любовь. А любовь как суп. «Первая ложка слишком горяча. Последняя - слишком холодна.» Провокативные слова песен Иветт Гилбер вызывают у современного слушателя скорее удивление, чем протест или восторг, как было у ее современников. Зато потомки могут хотя бы на один миг воскресить, как в глотке выдержанного вина, через легкое прикосновение к искусству, во всей своей свежести букет ушедшей эпохи.
