Часть XIII читайте здесь
Нет, кажется, вещей столь далеких друг от друга, как душа и политика. И все же. Недавно, например, Хиллари Клинтон не обнаружила души в российском президенте. Подход, правда, был простым, как валенок. Раз Путин служил в КГБ, значит, как выразилась г-жа сенатор, в этом человеке «по определению» души быть не может. Видимо, если бы он возглавлял ЦРУ, как в свое время Буш-старший, тогда другое дело. ЦРУ - это как раз то место, где гнездятся ангелы. И смех, и грех. Тем не менее, сама по себе тема «политик и душа» имеет полное право на жизнь. Именно этой темой очень серьезно занимался, напомню, Макиавелли.
Следует, правда, учесть, что флорентийцу приписывали множество идей и афоризмов, к которым он никакого отношения не имел. В действительности основная мысль Макиавелли сводилась лишь к тому, что в реальной жизни нравственным часто оказывается вовсе не тот государь, что слепо почитает десять заповедей, а тот, кто на деле обеспечивает подданным мир и процветание. И, наоборот, аморальным правителем может оказаться в результате как раз тот, кто, спасая собственную душу, губит во имя своего личного покоя судьбы других. Политика и нравственность, по Макиавелли, не противоречат друг другу, но и не находятся в прямой зависимости.
Этот сложнейший вопрос, в действительности только обозначенный самим Макиавелли, его последователи, да и критики, без особых колебаний решили за него, заменив осторожный пунктир жирной линией. Сомнение со знаком вопроса было преобразовано в утверждение с восклицательным знаком. В результате вышло, что политика (якобы по Макиавелли) может быть лишь безнравственной, государь жестоким, а цель всегда оправдывает средства.
Иначе говоря, благополучие низов зависит не только от ума, но и от души правителя. Здоровой или не очень. Что история и доказала на примере последнего российского императора.
В отличие от большинства своих предшественников на русском престоле, мнения о которых часто бывали полярными, Николай II заслужил у современников и историков практически однозначную оценку - неуд. Это не удивительно, поскольку именно на нем закончилась династия, а сама Российская империя с отречением Николая рухнула. Ясно, что вина за это лежит не только на этом монархе, но и на многих его предках, однако психологически последний всегда виновен больше остальных.
Если разобраться, то самыми снисходительными к императору-неудачнику оказались марксисты, поскольку, по их мнению, как бы и что не делал последний из Романовых, царизм был все равно обречен в силу законов исторического развития. В этом смысле «интуитивным марксистом» являлся и сам Николай II: он также полагал, что буквально все его усилия, в какую бы сторону они не направлялись, обречены на неудачу. Разница лишь в том, что Николай ссылался при этом на мистику, рок и Библию, а Ленин на классовую борьбу, диалектику и «Капитал».
С выводами марксистов соглашались, однако, далеко не все, большинство полагало, что Николай II просто бездарно завалил порученное ему историей дело. При этом, объясняя причины неудач Николая, чаще всего ссылались на ограниченные умственные способности последнего императора, его слабую волю, недостатки в образовании. И... странные каверны в его душе.
Впервые в русской истории после Павла I в воспоминаниях современников о государе появляются слова о «болезненной воле» монарха, его «ненормальной психике» и «болезненности души». Немало об этом рассуждал Витте, да и не только он. Министр внутренних дел Иван Дурново, говоря о молодом императоре, например, пророчил: «Вспомяните меня - это будет нечто вроде копии Павла Петровича, но в настоящей современности». Витте, комментируя это предсказание, писал: «Конечно, император Николай II не Павел Петрович, но в его характере немало черт последнего, и даже Александра I (мистицизм, хитрость, и даже коварство), но нет образования Александра I».
Другие грешили на удар по голове, что получил в молодости Николай во время заграничной поездки на Дальний Восток, где японский полицейский ударил наследника саблей. (За что ударил, лучше и не вспоминать).
Сабля, правда, была тупой, такие использовались полицейскими вместо палки. А сам удар частично смягчил стек, вовремя подставленный кузеном Николая принцем Георгом Греческим, но рана оказалась все-таки глубокой. Министр иностранных дел России Извольский, пытаясь опровергнуть слух о том, что умственные способности и характер государя пострадали в результате удара, пишет: «Наоборот, император сам сказал мне, что после этого несчастного случая его перестали беспокоить частые головные боли, которыми он страдал с детства».
Возможно и так, кто знает?
Многие из приближенных к царю людей с недоумением отмечали, что не могут понять того хладнокровия, с которым Николай воспринимает дурные вести: то ли это признак огромного самообладания, то ли патологического равнодушия. Ему говорили о тяжких потерях на фронте, забастовках, политическом кризисе, он в ответ кивал, но тут же переводил разговор на другую тему, рассуждая о делах второстепенных или того хуже об охоте, погоде и придворных сплетнях.
Часто, даже у приближенных к царю, создавалось впечатление, что Николай II живет в какой-то другой стране, но никак не в России, настолько он не воспринимал очевидного. На одном из совещаний в феврале 1905 года царь с раздражением заметил, обращаясь к министрам: «Можно подумать, что вы боитесь революции». На что министр внутренних дел Булыгин со вздохом возразил: «Государь, революция уже началась». За этим вздохом, вошедшим в историю, скрывался двойной подтекст: не меньше уличных беспорядков министра тревожил недееспособный император.
Царь вовсе не был бездельником и в меру сил и способностей нес свой крест правителя России: читал бумаги, выслушивал доклады, принимал посетителей, но при всем том с огромным трудом переносил возле себя толковых людей. Причем раздражали они его не столько умом, здесь особой зависти, кажется, не было, сколько тем, что подобные люди, верно оценивая ситуацию в стране, обычно пытались бить тревогу, «загружая» Николая неразрешимыми, с его точки зрения, проблемами.
Рутинный бюрократический труд по управлению империей его тяготил, но не раздражал, а вот экстремальная ситуация, а их в тот период было множество, вызывала у царя нечто вроде интеллектуального и душевного ступора. Таким образом, умные и беспокойные люди рядом с государем долго не задерживались.
Некоторые, называя царя коварным, на самом деле вкладывали в это определение совсем не то значение, что принято обычно. Под коварством царя, как правило, подразумевали то, что он, например, мог в беседе с министром сначала полностью согласиться с какой-то идеей, а на следующий день подписать прямо противоположное распоряжение. На самом деле никакого коварства здесь не было, просто Николай не мог противостоять напористому собеседнику и сказать ему «нет». Государю легче было согласиться, пообещать, а затем, избавившись от докучливого министра, сделать все наоборот.
Эту особенность - убегать от действительности и сложных решений - современники приметили за Николаем с самого начала его царствования, еще с Ходынки, трагедии, случившейся на празднике в честь коронации нового императора 17 мая 1896 года. Тогда в результате безобразной организации народного гулянья на Ходынском поле, из-за возникшей давки (толпа рвалась к бесплатным сладостям и подарочным кружкам, а попадала в западню - давно вырытые на поле и всеми забытые рвы) погибли две тысячи человек. Николай огорчился, в дневнике записано: «Отвратительное впечатление осталось от этого известия», но к вечеру отправился на бал к французскому посланнику. Мать потребовала отменить все увеселения и наказать виновных в трагедии, невзирая на родственные связи (генерал-губернатором Москвы являлся великий князь Сергей Александрович), но сын мудрый совет не услышал.
Пир во время чумы, где «Ники» весело кружился с молодой женой на глазах у гостей, смущенных шокирующим поведением государя, запомнился в России всем. Так что первые свои шаги на пути к пропасти Николай II и императрица Александра Федоровна сделали вальсируя. И классовая борьба здесь ни при чем.
Александр III мог в гневе схватить неугодного министра за шиворот, зато был прямодушен и тверд. Николай II отличался корректностью и внешней деликатностью, зато слово его не стоило ни гроша.
Это была личность не без странностей или, как говорят психиатры о некоторых подобных пациентах, это была «как бы» личность, то есть личность ущербная, неполноценная, с немалыми пустотами. Писательница Зинаида Гиппиус как-то заметила, что «царя - не было» и что от «Николая ушли, как от пустого места».
В этом замечании есть большая доля правды.
