Эти заметки не о второй «Иронии». Не о той «Иронии», что - Продолжение, а о той, что - Начало.
За спорами о фильме Тимура Бекмамбетова мы как-то утратили реальное представление о картине Эльдара Рязанова и практически списали ее с корабля современности. Не в том смысле, что сдали ее в утиль, но в том, что отвели ей почетное место в музее. Просто сочли ее не очень актуальным высказыванием. Гостьей из прошлого. Фильмом, оставшимся в минувшем ХХ веке.
... «Ирония судьбы» началась с иронии ее возникновения.
Когда в начале 70-х Рязанов пришел в Госкино с идеей экранизации пьесы «Ирония судьбы», написанной им в соавторстве с Эмилем Брагинским, начальство вяло и неопределенно среагировало. Несмотря на то, что Сценарий был написан. Члену редакционной коллегии он показался неоправданно растянутым. Да и претензию на двухсерийный метраж посчитал необоснованным. «У вас нет драматургического материала на две серии» - объяснил чиновник мастеру.
Мастер, выйдя из кабинета киноначальника, зашел в телефонную будку и набрал номер Сергея Лапина, тогдашнего господа бога и воинского начальника всея Останкино. Тот оказался на месте, и судьба будущего хита на многие годы была решена.
Тогда можно было поиграть на межведомственных противоречиях Госкино и Гостелевидения, и кому-то удавалось не только поиграть, но и выиграть.
Была у Рязанова еще проблема с выходом на телеэкран. Но и тут помог счастливый случай, позволивший Лапину, человеку не лишенному чувства иронии, разыграть небольшой спектакль. Он новоиспеченную картину решил показать членам своей коллегии. После просмотра попросил всех высказаться на предмет: можно ли советским трудящимся показать такое безыдейное произведение? Начальники не знали, что их начальник уже показал «Иронию» самому большому начальнику Леониду Ильичу Брежневу, и она ему пришлась по душе. Поэтому они-то, полагая, что им задали вопрос на политическую засыпку, радостно проголосовали против показа. А Председатель ГосТВ не без пафоса взял на себя личную ответственность и поставил фильм в эфир.
...70-е годы минувшего столетия были временем в какой-то степени уникальным. В те годы не было «завтра». То есть оно регулярно наступало, но ощущалось как полная копия «сегодня». День не отбрасывал тени ни вперед, ни назад. И каждый человек воспринимал свою биографию уже кем-то разлинованной, регламентированной и смакетированной.
Самая большая ирония судьбы тогдашнего индивида состояла в отсутствии у него судьбы.
Частная жизнь, разумеется, была. Также, как и сексуальная. Но считалось, что ни то, ни другое не играет в духовно-душевной повседневности сколько-нибудь определяющей роли. Так, разве что - подсобную и техническую роли. Иными словами, частная жизнь советского индивида перебивалась с хлеба на воду и пребывала как бы на полулегальном положении.
Праздник Нового года в такой ситуации оказывался легализованной, то есть узаконенной зоной интеллектуально-частного бытия.
Мультипликационный пролог несколько камуфлировал внутренний смысл рязановской «Иронии». Она - не насмешка над градостроителями, над их некреативной склонностью к производству типовых жилых площадей.
Проблема героев рязановской комедии в том, прежде всего, что жизнь запрограмированна на десятилетия вперед. И что даже Новый год, почитающийся зоной обостренной душевности, живого общения и интуитивного взаимопонимания, и тот зарегламентирован: сначала поход в баню, потом встреча за праздничным столом с Катанянами. И вдруг такой прорыв, отрыв, улет...
Но, бывает, как пелось еще в «Карнавальной ночи» того же Рязанова, что минута все меняет очень круто...
Во славу такой «минуты» Эльдар Рязанов и снимал большую часть своих комедий. Но до какой же степени страна жила мечтами о ней, чтобы она сразу и навсегда смогла полюбить Женю и Надю, проникнуться сочувствием к незадачливому Ипполиту.
...Сейчас период застоя принято называть золотой порой отечественного кино. На деле то была пора лирического сомнамбулизма.
Лирикой спасались, отогревались; ею отгораживались от патетики, от официоза, от фальши и даже от реальности... В нее бежали, как в монастырь. Она была спасением не только от изнуряющего советского быта, но и от идеологической мертвечины. И на массовом, и на элитарном уровнях.
Что такое «Семнадцать мгновений весны» без лирического одеяла, пошитого Таривердиевым и Рождественским. Сдерните его, и, что вы увидите? Увидите набор забавных анекдотов про Штирлица и Мюллера.
Чтобы осталось от «Иронии», убери ее режиссер музыкально-песенную стихию? Без нее она давно бы умерла. В ней такой объем щемящей, иронично-философичной лирики Таривердиева, без которой не имеют ровно никакого смысла переживания наших старых знакомцев.
Это сегодня лирика - всего лишь украшение нашего быта, орнамент, бижутерия. А тогда она усилиями Окуджавы, Шпаликова, Данелии и, наконец, Рязанова была альтернативой советскому укладу. И можно сказать, оппозицией ему. Внесистемной, как сказали бы сегодня.
А сегодня, когда все Жени Лукашины и Нади Шевелевы ежеминутно живут под дамокловым мечом крутых перемен, которых они так жаждали еще совсем недавно, мы ценим непритязательную рождественскую сказку за предоставляемый нам психологический комфорт и уют.
Сегодня мы любим нашу любовь к этому фильму.
Должно же быть в столь переменчивой и неверной реальности, что-то постоянное. Хотя бы как новогодняя елка. Хотя бы как это негаданное счастье Жени и Нади посреди зимы тревоги нашей.
Нет, авторы сиквела, конечно же, со всем уважением к рязановской картине...
Как Галя - к маме Жени Лукашина.
Мама Жени - чудесная мама. Она всегда готова накрыть праздничный стол и уйти к подруге коротать новогоднюю ночь.
И картина Рязанова теперь - «чудесная мама». Она тоже в последний день декабря подготовит в телеэфире праздничное настроение ожидания обыкновенного чуда, отпоет все песни на музыку Таривердиева, в заключение спросит по очереди у ясеня, тополя, осени и т.д., где любимая как Жени, так и Ипполита, и уступит место нашим всеобщим любимцам, хозяевам жизни - Галкину, Баскову и Алле Борисовне Пугачевой.
А на каком-нибудь еще телеканале рязановская «Ирония» будет, возможно, показана в первый день Нового года. Как нечто успокоительное. Как средство смягчения тяжкого похмельного синдрома.
Тем не менее, в последний день декабря 2007-го года мы уже станем несколько иначе смотреть на историю волшебного счастья Жени Лукашина и Нади Шевелевой. Мы уже будем знать их будущее. Даже те из нас, кто не удосужился посмотреть продолжение «Иронии» - информация-то о всех главных поворотах ее сюжета благодаря пиаркампании уже в печенках сидит. Надя вернется к туповатому и чересчур правильному Ипполиту. Женя помирится с цепкой и расчетливой Галей. У них будут дети. Будет и свой Ипполит под прозрачным псевдонимом Ираклий. Ну, и т.д.
Спустя три десятка лет нам приподнимают полог времени и демонстрируют состарившихся сказочных лириков. Это же нехорошо - сказочные персонажи не могут стареть.
Авторы новейшей «Иронии» везде заявляют, что они разрушили старую сказку, чтобы создать - новую. В том и обида. Вы, граждане авторы разрушаете былое волшебство и тем ставите под сомнение собственное. Получается, что все обман, мираж и пустые грезы.
...А если говорить не об обиде, а о проблеме, то она в другом.
Премьера той «Иронии» не поссорила массового зрителя с придирчивыми привередливыми кинокритиками. В отличие от того, что произошло сразу после выхода в прокат нынешней «Иронии». Она вообще никого не поссорила. О ней не было двух мнений. Признание сопутствовало картине на всех социальных, интеллектуальных и возрастных уровнях.
Опять же, кто спорит: если бы у нас вместе с тетей, с другом, собакой, не было бы еще и рязановской «Иронии», то и сожалений по поводу бекмамбетовской «Иронии» тоже не случилось бы.
В прощальной песне, спетой Пугачевой с дочкой, есть такие слова:
«За тобой, не закрывая дверь,
Я уже живу который год.
И с тех пор отсчет нечаянных потерь,
Остановленный кого-то ждет».
Мы все кого-то ждали. И дождались.
Спасибо вам, господа авторы новой «Иронии» и сердцем и рукой за то, что вы меня - не зная сами - так любите, за наши не гулянья под луной, за солнце не у нас над головами...
Отдельное спасибо, что вы все это не показали по телеку.
