Дмитрий Шушарин, политический обозреватель РИА Новости.
Весь октябрь российскую пенитенциарную систему лихорадит. Бунты заключенных и другие формы протеста становятся обычным явлением, причем касается это и колоний для несовершеннолетних, и обычных колоний, и следственных изоляторов, где, собственно, содержатся не осужденные, а подозреваемые.
События эти вовсе не замалчиваются, напротив, порой открывают новостные выпуски. Более того, именно в своем телевизионном бытовании они приобретают особый смысл.
Тут все дело в национальных традициях, которые в эпоху массовых коммуникаций, пожалуй, становятся более значимыми. Русское отношение к неволе отражено во многих поговорках, главная из которых - от сумы да тюрьмы не зарекайся. В ней отразилась важнейшая особенность национального толкования виновности-невиновности: все относительно. Причем для всех социальных уровней. Арестовывают генералов, миллиардеров и штатских начальников - дележ власти-собственности. Берут людей попроще... Да, в сущности, то же самое.
И ведь что получается. Подобное отношение проецируется и на душегубов с жуликами, которые, как и в прежние времена, за решеткой чувствуют себя вполне комфортно. И дело вовсе не в том, сколько там людей, не в цифрах. А в том, что относительность виновности-невиновности в сочетании с высокой организованностью тюремного и шире - преступного - сообщества и с проникновенностью его субкультуры привела к «призонизации» всей страны. Не больше и не меньше.
И дело не ограничивается радио «Шансон». Которое, кстати, делает большое и нужное дело. Не только удовлетворяет культурные потребности миллионов, но и локализует определенную субкультуру. А вот телерепортажи о тюремных бунтах наслаиваются еще и на неисчислимые телесериалы, значительная часть которых изображает жизнь за решеткой. И эту субкультуру, напротив, несет в массы.
И вот тут начинается самое интересное. Тюремное ведомство в последние годы пристально следит за эфиром. Бывали истории скандальные, когда некоторые сериалы убирали из прайм-тайма, а порой и из эфира. В то же время количество продукции не убывало, причем надо признать, что сотрудники ФСИН на телеэкране выглядели по-разному. Тут ведомству, без которого, кстати, ни одно государство обойтись не может, жаловаться не на что. В той искусственной жизни, которая показывается по ТВ, применительно к ним выдерживается принцип «на каждого героя есть своя стерва».
И ведь так оно и в жизни. И руководству ФСИН ничего не стоило признать это, когда начались бунты. Но оно попало в ту пропагандистскую ловушку, в которой находятся все российские ведомства. С одной стороны, надо говорить, что все хорошо, как никогда. А с другой - объяснять все дурное происками нехороших внешних сил. Но единственная внешняя сила для тюремщиков - правозащитники. Которые при всей своей зловредности никак не могут организовать беспорядки в местах заключения.
Значит, остаются лишь «криминальные авторитеты». Но они элементы внутренние в прямом смысле слова. То есть они за решеткой. И, ежели, они так сильны, что заключенные действуют организованно, что зоны напичканы мобильными телефонами, то чего же тогда стоит ФСИН? Ведь сила этих самых авторитетов еще и в том, что они успешно коррумпируют тех, кто их стережет.
А если это так, то действия стерегущих, направленные на подавление бунтов, выглядят не как наведение порядка, а как заметание следов. Впрочем, чего уж там заметать. Все ж понимают, что тюрьма и воля - единое целое. И тюремщики неизвестно где: не то в тюрьме, не то на воле.
Но сочувствия, в отличие от заключенных, они не вызывают. Может быть, потому, что не научились по-человечески разговаривать с теми, кто на воле. Взять, например, интерпретацию нынешних бунтов. Никуда ж не деться от того, что сообщают все те же правозащитники: бунтам предшествовало насилие со стороны администрации. Но и администрация указывает на то, что все происходит организованно и не в одном месте. Правда, повторю еще раз, непонятно тогда, чем эта самая администрация занималась в последнее время.
А чего она может противопоставить стайной организации гражданского общества? Ничего. Только стать ее частью. Тут ведь в чем парадокс: заключенные и в самом деле являются частью гражданского общества. Но при этом они организованы по законам почти животным. И весьма успешно навязывают их всему обществу. Обосновать избиение зэка тем, что тот - «криминальный авторитет», никак невозможно. У него те же права, что и у всех граждан. И вообще - так любого можно записать в «авторитеты». И это очень опасно для общества. Но не менее опасно представлять этих авторитетов романтическими героями. Их жестокость по отношению к сокамерникам ничем не лучше жестокости тюремщиков.
В странном положении находится тюрьма в России. И будет находиться, пока на воле не будет преодолена относительность виновности-невиновности. И не только она одна. Ведь стайные, животные принципы организации человеческих сообществ наблюдаются не только за решеткой.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
