Спасибо создателям фильма «Девять жизней Нестора Махно». Хотя бы за то, что они привлекли внимание к забытому феномену русской истории - анархизму. Именно анархизм идеологически подпитывал, как самого «батьку», так и многих других лидеров крестьянской герильи, получившей в начале прошлого века поэтическое название «зеленого шума». Для России память об анархизме важна уже потому, что анархизм, в отличие от марксизма, явление по преимуществу русское: из трех основоположников анархизма Прудона, Бакунина и Кропоткина - двое русских. (Некоторые исследователи сюда же включают еще и Льва Толстого). Главное, впрочем, даже не в этом, а в глубинной, традиционной предрасположенности большинства русских людей к воле, в основе которой примат свободы личности и глубочайшее отвращение к государству, как источнику принуждения. Это извечное противоречие России - мечта о порядке, о сильном государстве и ненависть и к порядку, и к государству.
Если бы г-н Явлинский произнес в присутствии анархиста свою известную фразу о том, что милиционер должен ходить по улицам, чтобы один гражданин не изнасиловал другого, то тут же бы получил в ответ, что главным насильником в нашей стране является как раз милиционер. И, естественно, государство, что скрывается за его спиной. А аудитория, скорее всего, разразилась бы бурными аплодисментами, исходя не столько из здравого смысла, сколько из чувства оппозиционности к власти. Практически любой, даже той, за которую она сама же и голосует.
Что же касается нашей творческой интеллигенции, то она, тем более, настроена в пользу воли, поскольку отлично осознает справедливость афоризма Экзюпери: «Жизнь творит порядок, но порядок не творит жизни». То есть, порядок далеко не всегда хорош: без некоторого хаоса в душе и мозговых извилинах - творческому человеку беда, иначе он обречен всю свою жизнь просто «кушать в голову». Если верить Ахматовой, весь Серебряный век нашей поэзии возник из сора. А что было бы, если бы этот сор с немецкой аккуратностью каждый раз выметали?
Все, в конце концов, появилось на Свет Божий из хаоса, поэтому не стоит так уж потешаться над формулой: «Анархия - мать порядка». Революционный хаос, анархизм, любовь к воле и ненависть к государству породили и Махно. То, что именно его большевики в свое время наградили одним из первых орденов Боевого Красного Знамени - случайность, а вот то, что он стал самым легендарным героем эпохи «зеленого шума» - закономерность.
Освобожденный из заключения Февралем 1917 года, Нестор Махно вышел на свободу убежденным анархистом. Вот характерный отрывок из его воспоминаний: «Восемь лет и 8 месяцев моего сидения в тюрьме, когда я был закован (как бессрочник) по рукам и ногам, сидения, сопровождавшегося временами тяжелой болезнью, ни на йоту не пошатнуло меня в вере в правоту анархизма, борющегося против государства как формы организации общественности и как формы власти над этой общественностью. Наоборот, во многом мое сидение в тюрьме помогло укрепить и развить мои убеждения, с которыми и за которые я был схвачен властями и замурован на всю жизнь в тюрьму».
В теории Махно полностью разделял основные принципы анархизма. Цитирую по Брокгаузу и Ефрону: «Анархизм, учение, отрицательно относящееся ко всякой принудительной государственной организации (власть, суд, войско и тому подобное) и полагающее в основу идеального строя общества абсолютную свободу личности».
Разница между большевиками и анархистами, как видим, существенная. Большевики, разрушив старое государство, считали необходимым на его развалинах создать новое и за счет этого уже собственного рычага принуждения заставить человека стать счастливым. Сверху.
Анархисты представляли себе путь к счастью иначе. Результатом революции, по мнению, Петра Кропоткина, должно было стать, наоборот, установление «безгосударственного коммунизма». Новый общественный строй виделся ему как вольный федеративный союз самоуправляющихся единиц (общин, территорий, городов), основанный на принципе добровольности и «безначалья». То есть, по мысли анархистов, новая свободная страна должна была выстраиваться (снизу) от личности и на основе добровольности.
Как писал Кропоткин: «Личность - душа революции, и только учитывая интересы каждого отдельного человека и давая ему свободу самовыражения, государство придёт к процветанию». Это был, конечно, антибольшевизм.
Кстати, убедительная все-таки просьба не путать графа Петра Кропоткина, выдающегося философа-анархиста и ученого-географа, того самого, что подарил миру слова «вечная мерзлота», с нынешними российскими хулиганами под черным анархическим флагом.
Не стоит также путать саму философию анархизма с его практикой. Выплеснувшись в массы, усвоившей в силу своей безграмотности, лишь отдельные яркие лозунги теории, практический анархизм, как, впрочем, и любая сила, участвовавшая в гражданской бойне, большим гуманизмом и уважением к отдельно взятой личности не отличался. Правда, если рядовой анархист и был, как его обычно изображала советская пропаганда, бандитом, хамом и резонером, то ничуть не в большей степени, чем «несгибаемый пролетарий-большевик».
К тому же Махно не был человеком из толпы, он был лидером, элитой анархического движения, революционером, закаленным долгими годами тюрьмы, а это уже совсем другой материал. И из подобного материала было сделано немало анархистов.
Когда умер Петр Кропоткин и анархисты, заключенные в тюрьмах ЧК, попросили Дзержинского выпустить их на похороны своего Учителя под честное слово, железный Феликс, прекрасно знавший с кем имеет дело, не задумываясь, и без всякой охраны, выпустил на свободу несколько сотен очевидных врагов советской власти. Когда Кропоткина похоронили, все эти несколько сотен анархистов (до единого человека) вернулись в тюрьму. Сознательно - на смерть. Так настоящий анархист понимал тогда, что такое честь, так держал свое слово.
Своего рода «пилотным проектом» анархистов стал Кронштадт, где короткое время существовали подлинное народовластие, левая многопартийность, включая большевиков, которые вполне сработались с местными эсерами и анархистами, и, наконец, всеобщая уверенность горожан, что Москве и товарищу Ленину следует делегировать лишь ряд строго ограниченных полномочий. Как считал местный Совет, если он ближе к человеку, значит, важнее Кремля.
Чем это все закончилось, известно.
Ясное дело, что до идеального анархического строя было ровно столько же ухабов, сколько до идеального большевистского общества, так что одна утопия вполне стоила другой. Обе были хороши в описании будущего счастья и обе страдали одной и той же недоработкой - имели смутное представление о том, как этот блистательный город счастья построить.
Глядя на прошлое уже издалека, представляется, что большевики к революционному делу относились много циничнее. Анархисты по сравнению с ними были просто романтиками. Характерна дискуссия, которую вел с начальником секретного отдела ЧК Самсоновым один из ближайших соратников «батьки» анархист Волин. На упрек анархиста, что большевики предали махновцев, чекист хладнокровно ответил: «Вы называете это предательством? На наш взгляд, это лишь свидетельство того, что мы сильные государственники: пока Махно был нам нужен, мы сумели его использовать, а когда он стал нам бесполезен, мы сумели его уничтожить».
Батька Махно прошел классический для того времени путь анархиста-революционера. Неоднократно вступал в тактический союз с большевиками, рвал с ними, снова брал Перекоп в одном строю с красными, бил Деникина, Петлюру, Скоропадского, немцев, бил красных и сам был ими неоднократно бит. Не раз чудом обманывал смерть и, наконец, искалеченный и разочарованный был вынужден покинуть родину, где тяжело болел, голодал, работал маляром и писал воспоминания.
От всей «махновщины» советская власть оставила себе на память лишь самое ценное - Леву Задова. Он служил на благо родины в органах госбезопасности.
Понятно, лишь до 1938 года.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
