А что, если Темза символизирует течение времени? Тогда это узкое сверкающее лезвие рассекало время по Гринвичу на две части: до 10 июня 2000 года и после.
В тот день в Лондоне открывали новый пешеходный подвесной мост, который его творец так и назвал: «Лезвие света». Фантазия из алюминия словно парила в воздухе. Никаких несущих тросов – их спрятали ниже уровня настила. Никаких опор – 325 метров прямого, как лазерный луч, сияния, презирающего все законы гравитации.
Южное острие моста упиралось в громадину музея «Тейт Модерн», северное целилось прямо в величественный купол Святого Павла. Собственно, «Мост Тысячелетия» и был задуман как новая смотровая площадка для знаменитого собора. Я стоял в толпе лондонцев и физически чувствовал спиной, затылком, как вокруг сжимается тугой пружиной человеческое нетерпение. Вдруг гул: «Letting in!», «Пускают!» С радостным вздохом люди ринулись на мост, как на паломничество в Мекку.
Надо знать англичан. У них хоть рождественская распродажа, хоть бесплатная раздача ношеных галстуков Элтона Джона, никто локтем в живот тебя не осадит. Две тысячи человек, как подсчитала потом полиция, степенно ступили на полосу алюминия шириной 4 метра. Гуськом, по 4-5 человек в ряд. Словно наша демонстрация в брежневский Первомай. И мост почти неуловимо, мелко задрожал. Казалось, от удовольствия, как гигантский фантастический зверь, которому почесали загривок.
Народ инстинктивно стал шагать в ритм с колебаниями. Так легче идти. И тут дрожь перешла в злобную, размашистую вибрацию. Прямо на глазах картина стала рассыпаться на кадры из какого-то фильма катастроф. Вот рука вцепилась в поручень. Аж косточки побелели. Вот старушка в парике завалилась навзничь. Белые туфельки – вверх, парик – в Темзу. Гуканье полицейского мегафона: «Прекратить движение! Стоять! Сохранять спокойствие!»
На третий день мост, обошедшийся британской казне в 18,2 млн фунтов стерлингов, закрыли и открыли только через два года, когда около сотни особых стабилизаторов, наконец, укротили его буйный норов за дополнительные 5 млн. Виной всему стали так называемые резонансные колебания. Штука, давно известная каждой собаке, даже если она не сидела на лекциях по инженерному делу. Английских солдат давно учат не шагать по мостам в ногу.
Почему этого не предвидел британский архитектор, по проекту которого создали «Лезвие света»? Помню газетный снимок тех дней: его лицо, как белый гипсовый слепок. Он уже понимал: вошел в историю не совсем тем, чем хотелось. И правда, мост зовут с тех пор в Лондоне не иначе, как «Мост Шатун». А самого архитектора, посвященного накануне королевой в звание пожизненного лорда – «лордом Шатуновским».
На самом деле это великий Норман Фостер. Человек, объявленный в прошлом году лондонской «Таймс» «персоной номер один». Причем, не в архитектуре или дизайне, как можно было бы ожидать, а не много-не мало «в искусстве». Вот так, просто и величаво.
И, конечно, заслуженно. В этом можно убедиться в Пушкинском музее, где в эти майские дни развернута выставка поразительных проектов Фостера. Макеты его зданий в стиле «хай-тек», как ни странно, не спорят с творениями живописцев прошлого. Великое всегда в гармонии с великим? Кажется, только глаза пышнотелых дев Рубенса поблескивают чуть сладострастнее при виде этих поставленных на попа гигантских эротических огурцов и пронзающих облака призм, что принесли британскому мэтру победы в 50-ти с лишним международных конкурсах и более 190 премий и наград.
Десятки городов мира от Гонконга до Лондона и Берлина уже никогда не узнают самих себя. К их историческому облику прикоснулась рука Фостера.
В это стоит вдуматься. Архитекторы – странный, может быть, опасный народ. Ни одна другая профессия так безапелляционно не деформирует окружающий нас мир на свой персональный лад, не загоняет его в лабораторную колбу индивидуального вкуса, как эта. А гений архитектуры, не опасен ли он в этом смысле стократно?
Сегодня столичный бомонд уровня Ксении Собчак дрожит от возбуждения: наконец-то свершилось! И к нам ворвался передовой фронт современного строительного дизайна. Норман Фостер преобразит эту серую, окольцованную хрущевками, распятую унылыми социалистическими высотками, как гвоздями, бедняжку Москву.
Уже к 2011 году Фостер поставит нашу столицу впереди Европы всей. Пока по высоте небоскребов - своим треножником «Россия», строительство которого начинается в деловом центре «Москва-Сити». Мэр Юрий Лужков назвал это «событием», общественный градостроительный совет при мэре концепцию одобрил. Занятно читать восторженные отзывы: «Пирамидальная форма придает сооружению элегантность и одновременно обеспечивает устойчивость». А что, 600-метровую башню кто-то намеревался возводить на манер Пизанской, без гарантии устойчивости?
Фостеру поручили также обновить островок Новая Голландия в Питере. Англичанин порадует нас там организацией пространства для отдыха и развлечений. Дальше в российских СМИ вихрится какая-то туманность. Боязливо намекают на некие другие проекты британского маэстро в России, «о которых вслух пока не говорят». А почему, собственно? Что страшного, если мы узнаем то, что уже знают, скажем, читатели английской Independent или голландской Moscow Times?
А именно: что Шалва Чигиринский, хозяин фирмы ST Development, обладающей эксклюзивным правом застройки всех этих лакомых местечек российских столиц, заручился участием Фостера в еще двух грандиозных починах. Англичанин создаст копию парижского «Диснейленда», развлекательного парка, в Нагатинской пойме на юге Москвы, и возродит облик старого Зарядья из-под обломков гостиницы «Россия», пусть земля ей будет пухом.
Планов-то, оказывается, невпроворот. Но наш народ о них не особенно наслышан. Зато автор той же лондонской Independent впал в оторопь. «То, что сэр Норман координирует этот проект, - замечает он насчет идеи пригласить англичанина, чтобы тот, как Господь, воскресил Зарядье, - в высшей степени необычно, поскольку столь престижные и по сущности своей чисто русские начинания обычно никогда не доверяют нерусским.»
Да бросьте вы, уважаемый автор. Что у нас, сталинские времена, когда отлавливали космополитов?
Господин Чигиринский, кстати, внятно поясняет в интервью Moscow Times, почему без сэра Нормана, он же Фостер, Лорд Набережной Темзы, воссоздание крашеных в пастельные цвета русских фасадов XYIII-XIX веков, этого лица древнего Зарядья, практически невозможно. Чигиринский говорит правильные вещи: что все, к чему прикасается англичанин, становится достопримечательностью, что Фостер выступит, как «дирижер» проекта. А где-то в начале произносит, похоже, ключевую фразу: «Я хочу, чтобы он (Фостер) придал (застройке Зарядья) ценность...»
Это так. Само имя Нормана Фостера делает деньги. Слава летит впереди прославленного мэтра, обеспечивая 500 сотрудников в трех его дизайнерских бюро в Лондоне, Гонконге и Берлине половодьем заказов.
Вообще говоря, непонятно, почему никому не пришла в голову идея открыть одновременно с фостеровской экспозицией в музее Пушкина, озаглавленной «Пространство и время», хотя бы небольшую, хотя бы скромненькую выставочку под названием «Пространство и деньги».
Там можно было бы подробно, с макетами и фото, рассказать, каким образом - на основе каких тендеров, конкурсов и прочая - самые сладкие проекты концентрируется в руках тех или иных бизнесменов. Или вот тема для отдельной витринки: что происходит, когда сносят отель «Интурист», сносят Военторг, сносят гостиницу «Москва», сносят «Россию», чтобы нередко построить на том же месте современную подделку под историческое здание. Тогда к кому переходит право собственности на недвижимость?
Замечательная вышла бы выставка где-нибудь в одном из залов Третьяковки. В духе прозрачности, так свойственной стеклянным куполам Нормана Фостера. Народ шел бы валом. А со стены на экспонаты мудро взирал бы «Ростовщик» кисти Александра Литвинова.
Но вернемся к благородному порыву британского архитектора оплодотворить своим дизайном Москву. Трудно не вспомнить по этому случаю афоризм его не менее славного соотечественника. «Мы придаем форму нашим зданиям, - как-то заметил Уинстон Черчилль, - а потом они, эти здания, формируют нас». Гений Фостера изменит русскую столицу, уж поверьте. И очень хотелось бы больше знать о творце, чтобы хотя бы туманно представлять себе, как его изощренные фантазии, их инженерно-социальная сущность будут лепить психологию, восприятие жизни, саму душу наших детей и внуков.
Родные стены – это наша история. Как их рушить, что на их месте строить – вопрос национальной важности.
Думаю, Норман Фостер будет учить нас тому, чему его научила жизнь. Мальчишка, выросший в Ливеншулме, этом пропахшем гниющим мусором и крысами районе Манчестера, с детства проникся ненавистью к идее горизонтального деления мира: богатые – на верхних этажах, бедные – внизу. Может быть, поэтому его игрушечные домики – он мастерил их из деталек детского конструктора «Меккано» - всегда были в один этаж. Именно на этом этаже жизни сам Фостер продавал мороженое и работал вышибалой в баре. Сотня-другая фунтов не помешают, когда надо платить за лекции по архитектуре сначала в Британии, а потом в Йельском университете, США.
Уже его первый крупный проект вдруг еретически смешал «синих» и «белых воротничков» в одну кучу-малу, немыслимую с точки зрения британской сословности. Здание Reliance Controls, электронной фабрики в пригороде Лондона, несет на себе все приметы будущего фостеровского стиля: и дерзость форм, и обилие стекла, и слияние с ландшафтом. Но есть там и другое: начальники и рабочий люд размещены на одном уровне, условно размеченном скользящими и потому почти неощутимыми перегородками. Дизайн уравнивает хозяев жизни с плебсом.
Своего крещендо эта идея зримой демократии достигает в спроектированном Фостером стеклянном шатре Рейхстага и в его же «Мотоциклетном шлеме», как прозвали штаб-квартиру Совета Большого Лондона. И там, и тут спиральные галереи, восходящие к вершинам куполов, открыты для публики. Демос смотрит вниз на лысины своих избранников. Придирчиво следит, как крутятся шестеренки демократии. Народ выше власти. Прозрачные купола символизирует открытость демократического процесса.
Десятки книг воспевают природную органику творений британского архитектурного гуру. Фостер заботится о сбережении энергии, как если бы у мира остался последний баррель нефти в запасе. «Зачем лампа, когда есть солнце? Зачем кондиционер, когда можно просто открыть окно?», - строго вопрошает он расточительное человечество. И творит световые шахты, пронизывающие его стеклянные коконы снизу доверху. Или системы естественной вентиляции: они всасывают свежий холодный воздух самотеком и выбрасывают отработанный – тоже естественным путем. Здания дышат, как люди.
Жаль только, что придирам и завистникам это не всегда нравится.
Скажем, скоро выяснилось, что стеклянное яйцо Лондонской мэрии – его восславили как эталон энергетической эффективности – пожирает на 50% больше энергии, чем обещал Фостер. А обещал он «на четверть более скромный расход, чем у обычного офиса». На самом же деле в 2003-2004 годах яйцо прожигало 376 кВт.ч на квадратный метр вместо 236 кВт.ч по проекту.
Опять же этот «Эротический огурец» швейцарской страховой компании Swiss Re в Лондоне, с ним тоже нелады. Фостер оборудовал его той самой системой «естественного дыхания». 80% времени здание должно вентилировать само себя без всяких кондиционеров. Но обнаружился подвох: для оставшихся 20% пришлось поставить весь дорогостоящий комплект аппаратуры климатического контроля, как и для всех 100%. То же самое стряслось в Рейхстаге. Там 360 зеркал поворачиваются в зависимости от положения солнца, чтобы насытить зал заседаний естественным сиянием. Но вместо сияния получились сумерки – все равно нужно расходовать электричество, да еще на всю катушку.
С Рейхстагом вообще вышел конфуз. Заказчик, Федеральное строительное агентство Берлина, предъявило компании «Фостер и партнеры» более 40 рекламаций. Основание стеклянного купола протекает, галерея для прессы вибрирует, акустика в главном зале из рук вон плоха, и там и тут использован не тот бетон... В результате разочарованное агентство до сих пор не платит сэру Норману 5% его гонорара – почти 2 млн долларов.
Но это еще цветочки. Над британским архитектурным гением сгущается более мрачные тучи. Никто не знает, кто же в его фирме Моцарт – сам Норман Фостер или Кен Шаттлуорт, партнер Фостера на протяжении 30 последних лет. Это я сделал проект «Эротического огурца». Это мой стадион Уэмбли так радует глаз. Это я, а не шеф, спроектировал обитель мэрии Лондона. Сделав эти сенсационные заявления, Шаттлуорт хлопнул недавно дверью и был таков. Его можно найти теперь во главе собственной компании - MAKE Architects.
Так, может быть, российские поклонники британского дизайна немножко промахнулись? А что, если они имеют дело с Сальери?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
