Обозреватель РИА Новости Анатолий Королев.
После распада СССР ситуация в искусстве России резко переменилась - прежний патронаж партии над художниками на несколько лет сменили анархия и хаос. Особенно серьезно изменилось положение литераторов. Прежде писатели принадлежали к верхушке общества. Стать членом Союза писателей было очень непросто, порой на это у молодого литератора уходили годы жизни. Зато членство это позволяло пользоваться специальной отлаженной системой обслуживания: приобретение дефицитных продуктов, лечение в спецклинике, свой закрытый для посторонних книжный магазин, Дома Творчества на берегу Балтийского и Черного моря - по сути фешенебельные санатории, а еще были огромные гонорары за книгу. Среди советских писателей было несколько долларовых миллионеров, например, некто Георгий Марков, он тогда возглавлял Союз писателей, имя которого сегодня напрочь забыто.
Перемены абсолютно разрушили сложившуюся систему.
Сам Союз писателей распался на несколько враждующих группировок, закрылись практически все государственные издательства, 6 000 тогдашних оказались безработными и лишились всех благ. Рынок стал определять место в литературе и уровень жизни писателя.
Рынок – это издательства. После нескольких лет хаоса стало ясно, какие издательства играют главную роль в поставке литературы российскому читателю. В лидеры вышли совсем новые издательства, такие, например, как «АСТ», «Эксмо», «Олма-пресс». Эта триада сосредоточила в своих руках почти 60% книжного рынка: в их руках, прямо и косвенно, типографии, фабрики по производству бумаги, сеть книжных магазинов.
Они и стали проводить новую издательскую политику.
Заинтересованные в прибыли, а не в качестве литературного высказывания издательства сделали важнейший шаг к контролю над общественным вкусом (а значит, и мнением), сознательно нарушив европейскую традицию подачи чтива на книжный рынок. Секрет прост – книгу мягкой обложки, книгу для масскульта в России продают в престижной твердой обложке как серьезную литературу, используя наработанный в стране престиж классической книги.
Последовательная реализация этого культурного подлога уже через пару лет привела к успеху, масскульт вошел в сознание публики как нечто вполне достойное уважения.
В лидеры рынка вышли авторы серийных детективов, любовных романов, мистических приключений: Александра Маринина, Дарья Донцова, Борис Акунин и другие.
Проекты «Маринина» и особенно «Акунин» серьезно исказили прежнюю иерархию радикальных ценностей литературного истеблишмента, читатель отвернулся от литературы серьезных тонов в сторону потребления текстов, где иллюзия бытия подменила жизнь, поданную как гарнир к событию, а история была препарирована как приключение.
Одновременно были брошены внушительные деньги в рекламу новых имен на телевидении и радио. Суммы под силу только книжным монополистам.
Оказалось, что деньги - гораздо более жестокий регулятор, чем цензура. Авторитет толстых литературных журналов, тиражи которых упали до смехотворных нескольких тысяч экземпляров, уже не может защитить серьезную литературу и придать ей статус законодателя вкусов.
Глянцевые журналы перехватили у них лидерство и сформировали активную группу поддержки прибыльных имен. Практически все герои глянцевых журналов – лики той или иной формы, проплаченной, но скрытой рекламы.
Этой тактике – дешевое чтиво как мода и как классика – сумели противостоять только несколько человек из радикальных писателей, прежде всего Сорокин и Пелевин, бренды которых были признаны годными для раскрутки. Заметим, что нужно быть действительно сильным писателем, чтобы литературный рынок признал твою власть над собой, вместо навязывания своей власти над автором.
Парадокс, но одновременно с грандиозной рекламой чтива заработки авторов макулатуры упали до сущих грошей - в среднем гигант «АСТ» платит сегодня детективщику около 10 тысяч рублей за книжку. Только группы литературных рабов, создающих массовую литературу коллективно под каким-то, иной раз вымышленным, именем получают хорошие деньги.
Пытаясь исправить положение, литературная общественность создала целую сеть новейших литературных премий, от самых скромных, типа премии Андрея Белого (материальная часть ее - бутылка белого сухого вина) до громкой премии имени Аполлона Григорьева (50 тысяч долларов), которую присуждает новообразованная академия российской словесности. Добавим сюда же премию «Триумф», премию имени Белкина (псевдоним, под которым писал часть своей прозы Александр Пушкин), премию «Антибукер» (недавно она перестала существовать).
Отчасти ситуацию удалось выправить, и среди лауреатов этой премиальной сети появился ряд действительно серьезных писателей новой волны, например, Сергей Гандлевский и Андрей Дмитриев. Но одновременно с этим в ранг высокой литературы попали беллетристы масскульта, например те же проект «Акунин» или сериал «Улицкая».
Дело в том, что, раскусив респектабельность премий, издательства масскульта, например, «Пальмира», объявили свои премии, среди которых по размаху выделилась премия «Национальный бестселлер», которая, отметив серьезного детективщика Леонида Юзефовича, затем дает премию Александру Проханову за роман «Господин Гексоген», который не выдерживает никаких серьезных критериев, если не считать высокую степень продаваемости романа.
Сфабрикованная новая литературная реальность, как ни странно, стала в известном смысле копией прежней сфабрикованной реальности социалистического реализма. И там, и здесь первой жертвой становится истинность существования человека. Раньше читателю предлагалась реальность, сфабрикованная по рецептам политическим, сегодня - пошитая по лекалам рынка.
Таким же перекосам подвержен рынок переводной прозы, где в лидеры может выйти, например, третьесортный латиноамериканский версификатор Паоло Коэльо.
Существать под прессом денег оказалось для серьезной литературы так же непросто, как в годы тотальной советской цензуры. У писателей поиска языка, например, такого волшебника, как питерец Николай Исаев, практически нет никаких шансов быть замеченными.
Сегодня более или менее объективная картина существования современной российской литературы складывается либо у редких литературоведов-славистов, которым интересна современная литература, либо у филологов высших учебных заведений. Например, на кафедре русской литературы петербургского педагогического университета имени Герцена, где сам дух научной истины требует анализа всего, что есть, в перечне обязательного чтения по современной прозе можно встретить Белова, Распутина, Пелевина, Сорокина, Марину Палей, Шарова, Мамлеева, Битова и Маканина. Видимо, это и есть лучшие имена нынешней российской литературы.
С рынком или вне его, она живет, развивается, меняется. Внутри литературного процесса я могу отметить исчерпанность стилистического радикализма и эстетическую усталость постмодерна, характерных для 90-х годов. Модель, по которой работала литература последнего времени (где реальность становилась искажением, мечта – путешествием в миф, а серьезный факт становился поводом для игры), тоже серьезно себя исчерпала.
На мой взгляд, господство литературы фиктивного бытия, по типу стандартной детективной интриги или любовного дамского романа, породило ситуацию нового поворота к подлинности существования всерьез, а не понарошку.
Тема смерти как самого серьезного доказательства тленной подлинности читателя становится главной темой новой литературы ответственности. К этой проблеме примыкает тема необходимости моральной одаренности автора. Тотальная ситуация продажности стилей диктует новый поворот к суровому стилю, где в права вступил не вымысел, а литература отказа от вымысла, документализм, мемуар, признание, мольба и исповедь.
Одним словом, литература снова бросила вызов иллюзорности моды, как это уже не раз случалось в прошлом на стыке эпох, в час очередной исторической переправы. Даст ли эта новая литературная волна новые великие имена – покажет будущее.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
