Прихожан в храмах – и, что особенно заметно, самих храмов всех конфессий – становится в России все больше, а в умах и душах торжествует стихийный материализм. Историю страны, в частности новейшую, рассматривают с материалистической, в сущности марксистской точки зрения даже те, кто искренне и твердо заявляет о своей неприязни к единственно верному учению. Истинные причины всего происходящего наши профессиональные и, особенно, самодеятельные мыслители ищут и находят исключительно в прагматических интересах тех или иных социальных групп. Перестройка с такой позиции видится отчетливо: захват власти созревшими в партии технократами, жаждавшими больших легальных денег и обнаружившими слабость планового хозяйства, разрушив которое они и приобретут желанные капиталы. Ельцинское время, соответственно, определяется как специально приспособленное для своего обогащения перехватившими инициативу хитрыми и жадными расхитителями национального добра, прошедшими при советской власти не заскорузлую партийную, а эффективную комсомольскую или научную школу. Что же касается последних лет, то проницательные аналитики в любой сфере российской жизни легко находят нефтегазовый след – Кремль отнимает трубу у олигархов и передает своим, оппозиция отрабатывает вкачанные в нее нефтяные деньги, и все вместе вытаптывают страну, вырывая друг у друга деньги, деньги, деньги…
Между тем, другая – возможно, не единственно правильная, но любопытная, во всяком случае – версия истории лежит на поверхности. Суть ее в том, что естественная смена поколений проходит все болезненней, потому что демократия по самой своей природе неспособна сдерживать напор молодых, рвущихся вытеснить поколение отцов как можно быстрее. Не ради чего-то материального или, скажем точнее, не ради материального в первую очередь, а для того, чтобы не чувствовать никого «над собой». Такой молодежный натиск есть бунт в чистом виде, бунт ради ниспровержения – собственное воцарение есть лишь приятное последствие.
В традиционном обществе, не демократическом и, уж конечно, не либеральном, об этом и речи быть не могло. Большой смысл заключался в том, что обществом руководили «отцы народов» – монархи-самодержцы или узурпаторы, добрые опекуны или диктаторы. Отцы властвовали и внутри общества, во всех его сферах, причем властвовали пожизненно. Главы семей держали в руках до последней своей минуты фамильное дело и ценности, опытные профессионалы пользовались непререкаемым авторитетом у младших коллег, мудрые старцы были властителями дум… По мере демократизации и либерализации молодежь получала все большие и формальные, и нравственные права, а права старших, принадлежавшие им прежде просто по возрасту, стали сомнительными – если все равны, то и дети равны отцам, а среди равных свобода дает больше шансов тем, кто сильнее. «Если б молодость знала, если б старость могла…» Первая часть этой грустной формулы потеряла смысл потому, что знания перестали ассоциироваться с опытом, их получают все раньше и быстрее в процессе целенаправленного обучения. А вторая констатирует, что старость немощна и, таким образом, провоцирует собственное изгнание с поля деятельной жизни.
Перестройку сделали шестидесятники, именно они были и «прорабами», и рядовыми рабочими этой реконструкции со сносом. И убрали таким образом с исторической сцены именно поколение своих отцов, еще державшихся за власть и слишком медленно поддававшихся естественной убыли. Шестидесятники засиделись в молодых именно потому, что зажилось недемократическое общественное устройство – власть старческого политбюро была демонстративно «отцовской». Использовала перестройку для быстрого подъема к властным вершинам и похоронила ее уже следующая генерация – олигархи, фактически правившие страной в ельцинские годы, были действительно молоды по любым меркам. С самим Борисом Николаевичем они мирились в качестве переходной фигуры, страна еще не отвыкла от седовласого начальства… Теперь возрастного конфликта в элите вроде бы нет – и власть, и ее оппоненты принадлежат примерно к одному поколению. Возможно, именно этим и объясняется очевидная, при всей ожесточенности противостояния ровесников, стабильность ситуации, называемая недоброжелателями стагнацией. Однако в ближайшем будущем, через два с небольшим года, предстоят безусловные и неизбежные перемены. И главный вопрос, которым задаются сейчас – при одинаковой осведомленности – и статусные политологи, и простые пикейные жилеты, состоит в том, кто в результате перемен поднимется, какая категория граждан всплывет в верхние слои вслед за новым главным персонажем.
Абсолютно точных прогнозов не бывает. Но, если принять в качестве гипотезы сформулированное выше, можно с большой степенью уверенности сказать: «проблема 2008» будет проблемой возрастной и, возможно, решится с выходом на главные позиции совсем молодых даже по нынешним понятиям людей. Во всяком случае, эта смена караула уже произошла во многих важнейших областях жизни – прежде всего в культуре и вообще в медийной сфере. Энергичный, агрессивный прорыв тридцати- и двадцатипятилетних к вершинам этой деятельности заметен даже не очень внимательному наблюдателю. Полное обновление «звездного неба» в искусстве и литературе, в журналистике и общественных науках за последние два-три года завершилось, пока пришли в основном сорокалетние. Но процесс идет по нарастающей. Следующие в очереди, одаренные ребята производства восьмидесятых, не желают ждать и врываются в пространство общественного внимания на плечах «стариков», родившихся в конце шестидесятых и начале семидесятых. У совсем юных много преимуществ: от органической, с младенчества приспособленности к новым технологиям, главным образом медийным, до соответствия бытовой моде, уже давно признающей только молодость, а в последние годы вообще сделавшейся подростковой… Недавно один начинающий деятель культуры сказал в телевизионном ток-шоу, адресуясь к пожилому, на его взгляд, коллеге: «Пора освобождать поляну». Точнее не выразишься.
В политике до последнего времени ничего похожего не происходило. Однако теперь главные действующие лица заметили, видимо, что творится вокруг, и начали спешно «решать вопрос». Все партии и политические группы, престарелые и лишь вошедшие в зрелость мастера пиара лихорадочно создают молодежные структуры, не вспоминая, наверное, что в свое время именно комсомол стал школой для тех, кто перехватил у КПСС ее собственность – страну. Пока что юные оппозиционеры и «государственники», националисты и либералы враждуют друг с другом, разминаются в предвкушении настоящего дела. Но когда придет срок, они объединятся против общего врага – «папиков», не желающих уступать места. Им не нужно даже очень большого богатства, им нужно просто все. Юность всегда революционна, ее трудно удержать в границах отведенной старшими «площадки молодняка». У тех, кто готов любой ценой войти в ее круг, есть единственный шанс, всегда использовавшийся профессиональными лидерами толп: не имея сил обуздать движение, встать во главе него. Впрочем, после победы от них все равно довольно быстро избавляются…
Оценки и рекомендации невозможны. Сопротивляться ходу времени, сверхъестественно ускорившемуся в новом столетии, бессмысленно и бесперспективно. Но неплохо представлять себе все варианты будущего – хотя бы для того, чтобы не оказаться под его колесами, вовремя отойти в сторону. Принадлежа по возрасту даже не к «отцам», а к «дедам», я серьезно раздумываю о сосуществовании с потомками. Возможно, в их мире найдется уголок для лояльных геронтов.
Александр Кабаков, Издательский дом "Коммерсантъ"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
