На днях в центре столицы наблюдал, как около огромной головы Маркса фотографировалось многочисленное семейство: папа, мама, два сына и дочь. Прямо, как в песне Окуджавы, подумал я: фотограф щелкает и птичка вылетает. Наверное, в Москве проездом - снимаются по ходу движения у каждого памятника, вот и Марксу повезло. Ошибка обнаружилась быстро, как только глава семейства торжественно возложил гвоздики к подножию монумента. Цветы явно предназначались не Льву Ефимовичу Кербелю, изваявшему эту лохматую голову. Птичка из фотоаппарата точно знала, куда лететь.
О прибавочной стоимости писать не буду, но напомнить, как относились Маркс и Энгельс к России, в связи с этой трогательной сценой, уместно.
То, что в основе советской идеологии лежал марксизм, представляется аксиомой лишь тем, кто очень хочет в это верить. На самом деле отношения марксистов с Россией не задались с самого начала. Русских и вообще славян (за исключением поляков) «основоположники научного коммунизма» не любили, как по идейным соображениям, так и просто по наитию. Славяне вообще не представляли для марксистов ценности в силу своей революционной «недоразвитости». В последнем разделе коммунистического манифеста (1848 год), где рассматривался вопрос взаимоотношений с оппозиционными партиями в различных странах мира, о России нет даже упоминания, а первая публикация манифеста на русском языке в «Колоколе» никаких эмоций, кроме недоумения у Маркса и Энгельса (зачем это им?), не вызвала. Энгельс назвал это издание «литературным курьезом». И только.
Об отношении Маркса к крупнейшим тогда русским политическим эмигрантам, жившим в Лондоне, можно прочесть у Герцена, который, например, с возмущением рассказывает о том, как «Маркс, очень хорошо знавший Бакунина, выдал его за русского шпиона», опубликовав в своей газете очевидную фальшивку. Можно вспомнить и о дуэли, на которую вызвал Маркса за оскорбление русской армии Бакунин. Классик анархизма боролся против царизма, но, будучи русским, считал своим долгом защищать честь России. Впрочем, сатисфакции анархист добиться так и не смог. Карл Маркс от дуэли отказался, видимо, сохраняя свою жизнь для мировой революции.
В другой раз объектом нападок Маркса стал уже сам Герцен. Когда Герцена пригласили выступить на митинге «в память революции 1848 года», Маркс в ультимативном тоне потребовал от организаторов мероприятия отозвать приглашение. «Маркс, - пишет Герцен, - сказал, что он меня лично не знает, что он не имеет никакого частного обвинения, но находит достаточным, что я русский, и... что, наконец, если оргкомитет не исключит меня, то он, Маркс, будет принужден выйти». При голосовании марксисты проиграли, а русский назло всем приехал на митинг и выступил. Как замечает Герцен, «вся эта ненависть со стороны Маркса была чисто платоническая, так сказать, безличная – меня приносили в жертву фатерланду - из патриотизма». Безличный характер этой ненависти и впечатляет. Достаточно было быть просто русским, чтобы вызвать у Маркса изжогу.
Плохо ладила с марксизмом Россия и позже, даже «исправившись» и встав во главе мирового революционного процесса. Сначала, обвинив всю мировую социал-демократию в «чудовищных искажениях марксизма», социалистическую идею «уполовинил» Ленин. Позже эту работу до логического конца довел Сталин, закрыв зарубежную социалистическую мысль в спецхране и превратив для простоты, а главное «чистоты», идеи Маркса и Энгельса в своего рода идеологический комикс. В рамках этого комикса и развивался в СССР весь «научный социализм».
Когда в 1924 году Советы поставили вопрос о возможности перенесения могилы Маркса из Лондона в Москву, этой попытке яростно воспротивились его внуки, заявившие, что большевики к подлинному марксизму никакого отношения не имеют. В письме говорится, что их предок во всех своих работах выражал «глубокое недоверие к русским методам». Иначе говоря, для истинных марксистов большевизм был ребенком незаконнорожденным, продуктом некоего революционного адюльтера. В свою очередь, советская Россия, признав Маркса и Энгельса за своих родителей, одновременно отказала «отцам» в полной вменяемости. Среди прочего через жесткую редактуру прошли и все их русофобские филиппики: цензоры заботились о покое советских граждан.
Характерно, что отправной точкой в своем анализе русской политики Маркс и Энгельс избрали известную фальсификацию – «Завещание Петра Великого» - гордость умельцев из французской охранки. Использовать во времена Наполеона III то, что другие уже сто раз отыграли в эпоху Бонапарта, было, конечно, не очень солидно. Древние в таких случаях говорили: «Дважды сваренная капуста».
Презрение, что сквозит в статьях Маркса по отношению к славянским народам, просто поражает. Чехи, болгары, хорваты - «варвары», черногорцы - «воры». Говоря о славянских землях, оккупированных в ту пору турками, Маркс иронизирует: «Эта великолепная территория имеет несчастье быть населенной конгломератом различных рас и национальностей, о которых трудно сказать, какая из них наиболее неспособна к прогрессу и цивилизации».
Симпатии исключительно на стороне поляков. Вся история русско-польских отношений сводится к описанию агрессивной политики русских. Только в одном месте можно отыскать намек на то, что и поляки «гостили» в Москве. В письме директору британского журнала Commonwealth Энгельс пишет: «Плодородные степи Малороссии вызвали аппетит у русских, но поляки были народом сильным, как всегда мужественным, умеющим постоять за себя, а так же мстить: в начале XVII века они несколько лет занимали Москву». И это все о трагических для русских временах Смуты. В 1849 году тот же Энгельс писал в Neue Rheinische: «Ближайшая мировая война сметет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы». Русский народ, естественно, стоит на первом месте.
Замечательны рекомендации Маркса в период Крымской войны: «Кронштадт необходимо уничтожить... С армией противника у дверей столицы, со всеми своими реками и заливами, блокированными союзниками, что будет с Россией? Гигант без рук, без глаз». В январе 1855 года план дополняется идеей вторжения. Впрочем, для утешения русских там имеются такие оптимистические слова: «маловероятно, чтобы Москва сгорела еще один раз».
Энгельс в газете Neue Oder-Zeitung развивает общую с Марксом мысль: «У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы – Россию».
Автор, естественно, не за то, чтобы варварски крушить памятники Марксу и Энгельсу. Как бы то ни было, и они - часть нашей истории. Просто не к каждой каменной голове стоит с благодарностью возлагать цветы.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
