Из моих фронтовиков до 60-летия Победы не дожил никто. И деда, и тети, и отца уже нет. Все их медали и ордена по наследству перешли ко мне, но я, признаться, уже с трудом отличаю, кому из них что принадлежало.
У всех троих были и «Звездочки», и ордена «Отечественной войны», и медаль «За оборону Сталинграда», и гвардейские значки – все они служили в Гвардейской 64-7 армии. Да и другие награды во многом совпадают. Вот только два боевых ордена Красного Знамени знаю точно – дедовские. Первый за Сталинград, второй за Карпаты. За что карпатский, к стыду, уже не помню. А первый за то, что дед-полковник вывел из окружения под Сталинградом госпиталь, которым он командовал, и еще около тысячи солдат-окруженцев, отбившихся от своих частей. Причем, пробился к своим с боями, но, не потеряв в своем госпитале ни одного раненого.
Держу в руках это свидетельство дедовой доблести и не могу понять, почему г-ну Ельцину приспичило отменить Орден боевого Красного знамени – орден-красавец, один из самых славных в нашей истории. Ну, написали бы на знамени что-нибудь другое, более подходящее для новых времен. Почему? Наверное, потому же, почему большевики отменили в свое время Георгиевский крест. При этом, ни та, ни другая власть даже не задумывались, что, как всегда, без спроса вторгаются в живую историю России и в личную жизнь своих граждан.
В первую мировую у меня воевал другой дед. Пришли большевики и отменили его награды. Потом демократы отменили награды тех, кто воевал во вторую мировую. На днях читал, что нашли ветерана, которому вручили последний орден Александра Невского. Почему «последний»? Мы что, даже не надеемся, что у нас в будущем появятся толковые полководцы? Или имя Александра Невского для новой России мелковато?
Так и рвется связь поколений. На днях видел на телеэкране молодого офицера, который с гордостью рассказывал, что носит на груди еще военных времен потертый гвардейский значок, что носили его дед-гвардеец, а потом и отец. Спасибо, что оставили хотя бы это.
Там же в Сталинграде воевали отец и тетя. Отец под огнем подвозил боеприпасы, а тетя – в мирное время педиатр, а во время войны хирург, по Волге на искореженном осколками тихоходном пароходе вывозила из города раненых. Как она вспоминала, фашисты стреляли по санитарным пароходам с особой жестокостью, добивая подранков. В результате из тех, что загружали для эвакуации, живыми до госпиталя добиралась обычно лишь треть.
Так что в наших огромных потерях не только сталинская вина. Так с русскими воевала гитлеровская Европа.
Отец о войне вспоминать не любил. Лишь однажды, в очередной праздник Победы, когда, крепко выпив, он никак не мог заснуть и устроился с папиросой на крыльце, он вдруг решился заговорить о войне. Я, увязавшись за отцом, выполз из теплой постели и, прижавшись к нему, кутался в одеяло.
В том рассказе не было героизма. Отец вспоминал, как в первые месяцы войны где-то под Киевом на железнодорожном узле, где скопились эшелоны с беженцами и новобранцами, на них налетели «мессеры».
Самолетам никто не мешал. Несколько зенитных пулеметов немцы подавили сразу же, а на беспорядочный огонь из винтовок истребители просто не обращали внимание. Не спеша, по-немецки методично, «мессеры» ходили над эшелонами и превращали все, что внизу, в огонь и кровавое месиво: новобранцев, гражданских, железнодорожников, бочки с горючим, сельский базар, что стихийно возник возле станции. Там посреди яблок, картошки и помидор лежали трупы крестьянских баб. Из перевернутой телеги с бидонами хлестало молоко, смешиваясь с потоками крови и горящего бензина.
Отец вспоминал, сжимая кулаки так, что те белели даже в темноте. Потом он обнял меня и заплакал. Это был первый и последний раз, когда я видел отца плачущим. Я не плакал, меня бил озноб. Потом на крыльцо вышла мама и увела нас в теплый дом спать.
Больше о войне отец никогда не рассказывал, а я не просил.
Я из послевоенного поколения, поэтому хорошо помню безногих и безруких инвалидов, что собирались около соседнего магазина «Вино-Воды», где пацанами мы искали в пыли почему-то драгоценные тогда для нас золотистые крышки от пивных бутылок. Там и было пристанище этих несчастных, которым государство ничем не помогало. Потому что сначала и само голодало, а потом, потому что забыло о них.
Тот, кто хотя бы раз своими глазами видел безногого фронтовика на самодельной деревянной каталке и у кого есть душа, никогда не забудет это чувство бесконечного стыда и обиды за униженных героев, обреченных скитаться по поездам и просить по вагонам милостыню. Впрочем, фронтовики-инвалиды не долго «мозолили» власти глаза, потому что умерли первыми.
Потом умирали бывшие раненые и просто те, чей организм не выдержал нечеловеческих перегрузок военных лет. Многие держались, пока были на фронте, а в мирное время, сделав все, что могли, умирали на ходу от внезапных инфарктов, от какой-нибудь рутинной простуды – измученное тело отказывалось служить дальше. Ряды ветеранов редели, а страна по-прежнему вспоминала о них только к 9 мая. Кто-то скажет, что для фронтовиков существовали какие-то льготы, но что они давали реально? Да и все ли их получали? Ни один из моих троих фронтовиков до самой своей смерти не получил, насколько помню, ничего, кроме традиционных открыток и гвоздик.
Несколько дней назад увидел предпраздничный телерепортаж: в одном из российских регионов начальство одаривает деревенских ветеранов дровами. Машина сгружает во дворе лес. И немощный старик с орденской планкой на рубахе на фоне горы сучковатых чурбанов. Никому даже в голову не пришло, как дед будет эти дрова колоть своими дрожащими слабыми руками.
Еще один стыд. Как там у Бродского: «Троянская война окончена. Кто победил – не помню. Должно быть греки, столько мертвецов вне дома бросить могут только греки». Это о нас. За шестьдесят лет мы так и не похоронили всех павших на той войне героев. Более того, мы все еще до хрипоты спорим, сколько их потеряли.
Если рассуждать здраво, это, вероятно, последняя круглая дата той страшной войны, когда мы еще можем увидеть и услышать оставшихся в живых. Боюсь, что еще через десять лет для парада Победы страна не наберет и нескольких автобусов ветеранов, чтобы провести их по Красной площади, а для молодежи Великая Отечественная будет уже действительно мало отличаться от Троянской – «кто победил – не помню».
Практически фронтовое поколение уже ушло, так и не получив от своей страны
даже комфортной и спокойной старости. Так что сегодня положить цветы к Вечному огню мало. Если есть совесть, надо еще сказать: «Простите!»
И они простят, потому что воевали, конечно, не за машину дров.
Мы еще не осознали, что теряет с их уходом Россия. Это было, наверное, ее лучшее поколение за всю историю.
Вспомните их, а потом оглянитесь вокруг.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
