Водитель сбил насмерть беременную женщину. Милиционер открыл стрельбу в супермаркете. В жилом доме произошел взрыв. Под «Невский экспресс» подложили бомбу. В результате гонки россиян на дорогих машинах по дорогам Швейцарии пострадал пожилой человек. Новороссийский милиционер выложил свое обращение в Интернет. В Москве застрелили священника…
Милиционер выходит в блог, очевидно, потеряв надежду найти другой канал выразить свое настроение. Взрывается от газа дом, где размещалось кафе, делался ремонт в одной из квартир или что-то подобное. Ситуация могла быть стандартной: систематическое нарушение правил, возможно, жильцы неоднократно обращались с письмами и петициями в префектуру, другие инстанции, но никаких действий предпринято не было. Во-первых, всем все равно, во-вторых, у кафе свои покровители (у жильца свои связи), наконец, ведь еще ничего не произошло. Происходит, когда человек доходит до ручки от отчаяния и невозможности что-либо изменить, либо когда теряет ощущение реальности от наглости и вседозволенности.
То тут, то там вспыхивают ситуации, казалось бы, немыслимые для размеренной жизни цивилизованного общества. Но они происходят, их становится больше, превращаясь из экстраординарного происшествия в норму, они складываются в цепочку российской повседневности, и тем опаснее вдвойне.
Будто истончается ткань общества. Социальная, технологическая, административная, нравственная.
Чудовищные ДТП, происходящие сверх всякой меры, являются свидетельством сразу множества неработающих механизмов, социальных и административных: пренебрежение к правилам («а мне можно»); неспособность властей снизить аварийность и улучшить организацию движения; презрение к человеку, который рядом; культ силы (потому что ни в одной столице мира не встретить столько машин с мигалками).
То же можно сказать практически о любой стороне повседневности: об устаревших трубах в домах, которые лопаются и взрываются; о присутственных местах с очередями, где теряется человеческое достоинство; о несправедливостях на службе и в бизнесе, от которых невозможно ни отгородиться, ни защититься; о больницах с койками в коридоре, где царят поборы и нечеловеческая бесчеловечность; о пробках, в которых хочется удавить себя и хама, подлезающего поперек.
Эти случаи, казалось бы, из совершенно разных сфер и уровней жизни. И все же они все могут быть объединены: такие вещи начинают происходить, когда перестают срабатывать регуляторы, обеспечивающие повседневную жизнеспособность сложнейшего механизма под названием общество.
Регуляторами выступают институты государства и местного самоуправления, неправительственные сети и СМИ, эффективно работающая система правосудия, а «проводниками» – петиции граждан и проверки инспекций, общественные дискуссии и работающие суды, шествия и выборы – все это каналы выражения настроений общества и поддержания его работоспособности, средства восстановления справедливости и обозначения недовольства. И одновременно способы корректировки тех механизмов, которые дают сбои.
В «полупроводниковых» системах эти функции берут на себя мафия, кланы, племена, обеспечивая спокойствие общества или его части к собственной выгоде и пользе. Для какой-то части социума они заменяют легитимные каналы общения и восстановления справедливости, для другой работают как средства подавления недовольства.
Проблема заключается в том, что российская система, похоже, обретает такую степень деформированности, что происходит закупорка даже тех незначительных каналов и регуляторов, которые до недавнего времени еще работали, обеспечивая мрачное спокойствие и абсорбируя локальное недовольство.
Сбалансированных, многочисленных и эффективно работающих каналов в России не было никогда. В 1990-е они частично заменялись бандитами, олигархами, СМИ. Затем государство заявило о себе и пообещало позаботиться обо всем. «Шестеренки» были «смазаны» большими деньгами и страхом проявить нелояльность.
Кроме того, в значительной степени механизм был поддержан населением, которое было счастливо, что его оставили в покое, позволив заниматься насущным.
Однако начинает выясняться, что нельзя просто жить и заниматься насущным. Не со всем можно мириться. Не всех можно вывезти. Не всегда достаточно отвести душу за «кухонным разговором». Есть вещи, на которые невозможно не реагировать, и они не исчезают.
Понемногу начинает выясняться, что некуда обратиться по поводу запредела начальства и проверяющих органов; что жизнь превращается в ад из-за какого-нибудь очередного торгово-развлекательного комплекса с оргиями под окнами; что дом может взлететь на воздух, потому что сосед затеял ремонт против всяких правил; что сбить могут на пешеходном переходе, а застрелить – прямо в церкви… И защититься негде. Призыв министра давать в глаз собственным подчиненным свидетельствует уже о том, что система не просто не работает, но главное, сама не осознает, НАСКОЛЬКО она не работает.
Осень – всегда тяжелый период. Весной появляется надежда; осенью во мраке и холоде надежда иссякает. Но даже с поправкой на сезон нельзя не замечать, что пузырьки на поверхности еще недавно, казалось бы, спокойного и умиротворенного пространства увеличиваются, и кое-где лопаются.
Это не означает, что завтра система достигнет точки кипения. Система не кипит, система медленно томится. Но не замечать этого было бы большой ошибкой. Мы подходим к тому, что Ортега-и-Гассет описывал как правление, которое «сводится к тому, чтобы постоянно выпутываться, не решая проблем, а всеми способами увиливая от них и тем самым рискуя сделать их неразрешимыми».
Нельзя сделать свободным и современным то, что существует вымученно, не благодаря, а вопреки, распадается на две неравные части, одна из которых думает, как «выжить», другая - как «зажечь». Morituri te salutant…
В международном лексиконе есть понятие failed state – несостоявшееся государство. Россия часто оперирует этим понятием применительно к другим. Но однажды в будущем термин могут применить и к ней, обозначив им пространство, оказавшееся неспособным преодолеть себя, свою собственную безответственность и бесправие.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
