Противостояние запрещенной в России группировке "Исламское государство" для многих стран является главным вызовом на данный момент. Не секрет, что приверженцы ИГ используют разные методы вовлечения. Каким образом противодействовать террористам-вербовщикам? Какие обещания, угрозы или обстоятельства заставляют вчера еще сентиментального гражданина, любящего свой дом и свою семью, получать удовольствие от насилия, ломать свою судьбу о еще недавно чуждую идею?
Над этими вопросами работают психологи как в России, так и на Западе. Из описанных ими судеб, способов воздействия на личность, из рассказанных им ощущений и мыслей родились эти собирательные, но непридуманные истории (предыдущий материал из серии — "Невыдуманные истории смертников: сквозь асфальт".
Со звуком еще сложнее: пришлось долго убеждать заказчиков, что действо нужно писать на многоканальный микрофон, потому что так голос нашего "посланца" прозвучит громче, а чавканье и хлюпанье ножа, орудующего в человеческой плоти, впоследствии можно будет прикрыть героическими гимнами нового Государства. Словом, проигрывая в жути, выигрываем в патетике.
…Моя профессиональная судьба — по основному профилю антрополога, — началась неподалеку от этих мест. Поняв, что взять Ирак с разбега не удастся, в 2007 году американское командование учредило особую программу для обработки местных под названием "Система территории людей" (Human Terrain System), куда пригласили и меня.
Суть программы сводилась к тому, чтобы специалисты-антропологи стелили соломку военным, вступая в контакт с населением и уговорами обеспечивая отсутствие мин-ловушек, ночных атак и иных ножей в спину.
Пришлось повидать многое: и разрушенные города, и сожженные деревни, и людей — обреченных и умирающих. Но одна картина, вроде бы не слишком выпадающая из этого ряда, до сих пор у меня перед глазами. Мы стояли тогда у маленького безвестного селеньица на окраинах Тикрита — ничем не примечательная местность, кроме того, что на тот момент имела она какое-то там особое стратегическое значение. Действовать нужно было стандартно, а именно: подготовить тех, кто еще не разбежался в ужасе перед наступающей армией Коалиции к тому, что американские солдаты погостят здесь несколько недель или месяцев. Это означало в очередной раз поведать местным легенду о благородстве наших воинов, о том, что они вовсе не так страшны, как их малюет ушедшее в подполье недоосвобожденное официальное телевидение Ирака, и что бояться их просто нет смысла.
В том селеньице никакой реальной угрозы не было — ей просто не от кого было исходить: стандартно заплаканные женщины-призраки в черном, запуганные полуголые дети и старики с каменными лицами и пустыми — от безысходности — глазами, всего несколько десятков человек. Попав в окружение их взглядов, мало что вообще можешь сказать. И поначалу расписывать этим людям все прелести "демократического освобождения" казалось мне делом пустым и неблагодарным.
Но работа есть работа, я — признанный и призванный под знамена Родины профессионал, и в мои прямые обязанности сейчас входит обработка таких вот бедолаг.
Проведя с местными несколько дней и убедившись, что, кроме истового молчания и всеобщей отрешенности ("делайте, что хотите"), нам ничто не угрожает, я оценил обстановку как "неопасную". Войти в селеньице мы должны были на следующее утро. Но не тут-то было: ночью на территорию нашего лагеря пробрался щенок, а за ним — и его хозяин, мальчишка лет пяти.
Кто-то из наших (не уверен даже, что часовой), услышав шорохи и скулеж, не глядя (скорее всего, и не открывая глаз) выстрелил в темноту, думая, что это шакал. Потом — стычка с местными, образцово-показательный расстрел и — та самая картина. Как в старинной южной песне о суде Линча: "Странные черные плоды раскачиваются на деревьях, странные черные плоды… Хищные птицы клюют их, а ветки, на которых они висят, обагрены кровью".
Фантазия — и соответствующий приказ — нашего озверевшего командира состояла в том, чтобы подвесить трупы расстрелянных на засохшем дереве, чтобы оставшимся было "неповадно" с мотыгами бросаться на мирно спящих "освободителей".
А потом, спустя несколько пустых, бессмысленных лет, меня нашли некие люди, небезосновательно считающие себя строителями новой жизни и нового же государства на де-факто бесхозных иракских территориях. Разговаривали тихо, вежливо, толково, понимая, что давить на отсутствующие у меня религиозные чувства бесполезно.
Вместо этого они умело разыгрывали другие козыри: очистка моей совести за "наводку" — и гибель — их иракских "братьев по вере", причем за хорошие деньги. Нет, конечно, для меня дело было вовсе не в том, чтобы "реабилитироваться перед Всевышним", выступив в этот раз на "правильной" стороне. Просто вдруг мелькнула надежда, что "странные черные плоды" наконец-то упадут на землю и выкатятся — ко всем чертям — из моих снов. По крайней мере, так счет сравняется…
А раз из моих талантов уже сделали оружие, не все ли равно, против кого их теперь направить? И как-то само собой всплыло в памяти лицо нашего командира, выговаривающего мне за то, что я не "предотвратил" проникновение в лагерь вражеского щенка и его шпиона-хозяина, и что вся эта мясорубка — только и исключительно моя вина.
Проблема лишь в том, что после съемок странные черные плоды с обагренных кровью ветвей сухого дерева валяются на земле — наяву. И решить ее, как я теперь понимаю, можно лишь одним способом. Свою историю я записываю, левой рукой поигрывая с маленькой, почти невесомой трофейной "береттой" 21-го калибра. И сил у меня осталось ровно на то, чтобы, поставив последнюю в жизни точку, приставить дуло к виску и нажать на курок.
